Федеральное агентство по образованию Российской Федерации

Челябинский государственный университет

Факультет лингвистики и перевода

Кафедра теории и практики английского языка

Сопоставительный анализ концепта «Удача» в англоязычной и русской языковых картинах мира

Выпускная квалификационная работа

СОДЕРЖАНИЕ

Введение……………………………………………………………………………………………………3

Глава 1 Концепт как лингвокультурологическая категория…………………..6

1.1 Статус концепта как феномена………………………………………….6

1.2 Базовые характеристики концепта……………………………………12

1.3 Понятие «национальная концептосфера»…………………………….15

1.4 Языковая картина мира…………………………………………………17

1.4.1 Русская и англоязычная языковые картины мира………………….24

1.5 Концептуальный анализ………………………………………………..30

1.6 Образ человека по данным языка………………………………….. …35

Выводы по Главе 1……..…………………………………………………..40

Глава 2 Сопоставительный анализ концепта «УДАЧА» в русской и англоязычной языковых картинах мира…………………………………………42

2.1 Лексические единицы, обозначающие концепт «УДАЧА» в английском и русском языках 42

2.2 Основные компоненты русского концепта «УДАЧА» и англоязычного концепта «LUCK» 46

• Удача – судьба 47

• Удача – богатство, благосостояние 51

• Удача – игра 55

• Удача – успех 55

Выводы по Главе 2 59

Заключение…………………………………………………………………63

Summary……………………………………………………………….……66

Список использованной литературы……………………………………67

Внимание!

Диплом № 2301. Это ОЗНАКОМИТЕЛЬНАЯ ВЕРСИЯ дипломной работы, цена оригинала 1000 рублей. Оформлен в программе Microsoft Word. 

Оплата. Контакты.

Введение

Данное исследование посвящено сопоставительному анализу концепта «УДАЧА» в английском и русском языках, выполненному в русле лингвистики и лингвокультурологии.

Образ человека реконструируется многогранно, многоаспектно и многофункционально в социологии, физиологии, психологии, лингвистике. Наиболее обширен и интересен внутренний мир человека, чувственная сторона его бытия. Анализ эмоциональных проявлений, отраженных и закрепленных в языковом знаке, является важнейшим и чуть ли не единственным источником культурологической информации об «обыденном сознании» носителей какого-либо естественного языка, об их наивной картине мира, когда исследуются отдельные, характерные для данного языка концепты, своего рода культурные изоглоссы и пучки изоглосс [Апресян 1995:38].

Это, прежде всего, стереотипы языкового и культурного сознания: например, типично русские концепты «ДУША», «ТОСКА», «СУДЬБА», «УДАЛЬ». В последнее время много внимания притягивает к себе проблема определения концепта «УДАЧА» в русской и англоязычной языковых картинах мира, которая к концу XX века вызвала повышенный интерес лингвистов, философов, лингвокультурологов, психологов.

Актуальность данной темы заключается в том, что концепт «УДАЧА» в лингвокультурологии является одним из наименее изученных и однозначно определенных, в то время как его значимость и ценность достаточно высоки. Кроме того, концепт «УДАЧА» мало исследован в сопоставительном плане. Этот концепт отражает сложную систему духовно-нравственного и морально-этического измерений картины мира и внутренней, духовной жизни личности, этими обстоятельствами и объясняется выбор темы и объекта исследования.

Целью исследования является сопоставительный анализ концепта «УДАЧА» в англоязычной и русской картинах мира, что позволит выявить общие и отличительные свойства данного явления в сопоставляемых языках.

Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:

1. Уточнить понятие «концепт»;

2. Выявить сущность концепта «УДАЧА» в английском и русском языках и проанализировать его составляющие.

3. Определить компоненты концепта «УДАЧА», сопоставив их в английском и русском языках.

Теоретической базой исследования являются труды Аскольдова А.С., Болдырева Н.Н., Вежбицкой А., Воркачёва С.Г., Воробьева В.В., Гумбольдта В. фон, Кубряковой Е.С., Масловой В.А., Степанова Ю.С., Телия В.Н., Тер-Минасовой С.Г., Фарино Е. и др.

Объектом настоящего исследования является комплексный, широко варьированный концепт «УДАЧА», описываемый лингвистическими средствами английского и русского языков.

Предметом исследования являются общие для двух языков и специфические структурно-семантические свойства концептуализации понятия «УДАЧА» .

Материал исследования изучается на основании применения следующих методов:

— дефиниционный анализ;

— этимологический анализ;

— концептуальный анализ:

Материалом исследования послужила картотека, содержащая примеры с лексемами «luck», «success» и др. в английском языке и лексемами «удача», «успех» в русском языке,

Источниками нашей работы послужили русские и английские толковые, этимологические, переводные и фразеологические словари, тезаурусы, специальные словари, а также словари пословиц и поговорок, которые являются средством объективации концепта «УДАЧА» .

Практическая значимость данного исследования состоит в том, что оно может послужить практическим пособием для разработки семинаров и практических занятий по лингвокультурологии, когнитивной семантике, лексикологии и другим лингвистическим дисциплинам.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Концепт «УДАЧА» играет существенную роль в формировании английской и русской национальных концептосфер.

2. Концепт «УДАЧА» обладает универсальными особенностями и национально-специфическими характеристиками, реализующимися в определённой лингвокультурной ситуации английском и русском языках.

3. Выявить компоненты концепта «УДАЧА», сопоставив их в английском и русском языках

Структура работы определяется целью и задачами. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении мотивируется выбор темы и объекта исследования, формулируется цель и задачи работы, описывается объем эмпирического материала и методология исследования, выдвигаются положения на защиту, структура работы.

В первой главе рассматриваются основные теоретические вопросы – взаимосвязь языка и культуры в рамках культурологии, определение культуры, концепта, его характеристики, типология концептов, исследование концепта «как сгустка культуры», отражение культуры в языке.

Во второй главе проводится сопоставительный анализ концепта «УДАЧА» в англоязычной и русской языковых картинах мира на материале словарных статей, фразеологизмов и цитат.

В заключении подводятся суммарные теоретические и практические итоги исследования и намечается перспектива дальнейшей работы.

Глава 1 Концепт как лингвокультурологическая категория

Сложный и многоаспектный вопрос о соотношении языка и культуры является центральным в современном языкознании. Несмотря на существенные расхождения в подходе к отношениям между культурой и языком, тезис о том, что язык является частью культуры народа, почти не вызывает возражений среди лингвистов. Исследования проблематики взаимосвязи и взаимодействия языка и культуры, являют собой порой довольно пеструю картину, притом, что ни одно из них никогда не отрицало наличия дихотомии «язык и культура».

1.1 Статус концепта как феномена

Ключевой идеей в современной лингвистике является идея антропоцентричности языка. В центре всего изображаемого словом стоит человек – он сам и все то, что воспринимается им как его окружение, сфера его бытия. С позиции антропоцентрической парадигмы, человек познает мир через осознание себя, своей теоретической и предметной деятельности в нем, в основе данной парадигмы лежит переключение интересов исследователя с объектов познания на субъект, т.е. анализируется человек в языке и язык в человеке.

Именно формирование антропоцентрической парадигмы привело к развороту проблематики в сторону человека и его места в культуре. Продуктом антропоцентрической парадигмы в лингвистике является наука лингвокультурология. По словам В.В. Воробьева, «сегодня уже можно утверждать, что лингвокультурология – это новая филологическая дисциплина, которая изучает определенным образом отобранную и организованную совокупность культурных ценностей, исследует живые коммуникативные процессы порождения и восприятия речи, опыт языковой личности и национальный менталитет, дает системное описание языковой «картины мира»…» [Цит по: Тер-Минасова 2000: 18].

В.Н. Телия определяет лингвокультурологию как часть этнолингвистики, посвященную изучению и описанию корреспонденции языка и культуры в их синхронном взаимодействии [Телия 1996: 217]. «Объект лингвокультурологии изучается на «перекрестке» двух фундаментальных наук: языкознания и культурологии» [Телия 1996: 222].

Выделяются следующие основные проблемы и области изучения лингвокультурологии: 1) безэквивалентную лексику и лакуны; 2) мифологизированные языковые единицы: архетипы и мифологемы, обряды и поверья, ритуалы и обычая, закрепленные в языке; 3) паремиологический фонд языка; 4) фразеологический фонд языка; 5) эталоны, стереотипы, символы; 6) метафора и образы языка; 7) стилистический уклад языков; 8) речевое поведение; 9) область речевого этикета [Маслова 2001: 36-37].

Лингвокультурология, как и любая научная дисциплина, обладает своим категориальным аппаратом – системой базовых терминов. К числу таких базовых терминов относится понятие «концепт».

Рассмотрим концепт с точки зрения лингвокультурологии.

Слово «концепт» и его протерминологические аналоги «лингвокультурема» [Воробьев 1997: 44-56], «мифологема» [Базылев 2000: 130-134], «логоэпистема» [Верещагин, Костомаров 1999: 70] стали активно употребляться в российской лингвистической литературе с начала 90-х годов. Пересмотр традиционного логического содержания концепта и его психологизация связаны, прежде всего, с начавшимся в конце прошлого века изменением научной парадигмы гуманитарного знания, когда на место господствовавшей системно-структурной парадигмы пришла парадигма антропоцентрическая, функциональная, возвратившая человеку статус «меры всех вещей» и вернувшая его в центр мироздания и когда исследовательский интерес лингвистов переместился с имманентной структуры языка на условия его использования, с соссюровских правил шахматной игры на самих игроков.

Термин «концепт» широко применяется в различных научных дисциплинах, что приводит к его множественному пониманию. Часто «концепт» употребляется в качестве синонима «понятия», хотя термин «понятие» употребляется в логике и философии, а «концепт», являясь термином математической логики, закрепился также в науке о культуре, в культурологии.

Необходимо отметить, что понятие концепта является достаточно разработанным в российской культурологии и лингвистике, однако в разных направлениях этот термин приобретает различное наполнение и содержание.

Термин «концепт» является зонтиковым, он «покрывает» предметные области нескольких научных направлений: прежде всего когнитивной психологии и когнитивной лингвистики, занимающихся проблемами мышления и познания, хранения и переработки информации [Кубрякова 1996: 58], а также лингвокультурологии, определяясь и уточняясь в границах теории, образуемой их постулатами и базовыми категориями. Однако ментальные объекты, к которым отправляет имя «концепт», не обладают общим специфическим родовым признаком (принадлежность к области идеального – это свойство все тех же значения и смысла, идеи и мысли, понятия и представления, образа и гештальта и пр.) и находятся скорее в отношениях «семейного сходства», подобного отношениям номинатов имени «игра», где «мы видим сложную сеть сходств, переплетающихся и пересекающихся» [Витгенштейн 1994: 11]. Можно допустить, что, подобно множеству в математике, концепт в когнитологии – базовая аксиоматическая категория, неопределяемая и принимаемая интуитивно, гипероним понятия, представления, схемы, фрейма, сценария, гештальта и др. [Бабушкин 1998: 19–27; Стернин 2001: 24–27; Попова, Стернин 2002: 72–74].

Пока что появление слова «концепт» в языковедческом дискурсе свидетельствует лишь о принадлежности последнего к определенной научной школе («герменевтической», «лингвокультурологической» и пр.) либо к определенному научному направлению — преимущественно когнитивному, но для того, чтобы концепт из протермина превратился в термин, необходимо его включение в конкретный «универсум рассуждения»: определение в контексте соответствующей научной теории или соответствующей области знания. Не претендуя на создание оригинальной семантической теории или обогащение лингвистической науки новым термином, можно, однако, попытаться определить значение слова «концепт» так, как оно сложилось из его употребления в лингвистических текстах, тем более, что определение слов, по мысли Декарта, избавило бы мир от половины заблуждений.

Слово соnceptus — позднелатинское, средневековое образование, производное (причастие) от глагола соncipere — соn-сареrе «со-бирать», «с-хватывать», «загораться», «задумывать», «зачинать». В классической латыни соnсерtus зафиксирован лишь в значениях «водоем», «воспламенение», «зачатие» и «плод (зародыш)». Слово «концепт» вместе со своим производящим глаголом вошло, естественно, во все романские языки и в английский язык (фр. соcept-concevoir, ит. соncetto-concepire, исп. concepto-concebir, порт. conceito-conceber, англ. соncept-conceive), в русском же языке оно было еще и семантически калькировано, т.е. его «внутренняя форма» была воспроизведена морфемными средствами русского языка; по-(н)ятъ — по-(н)ятие [Степанов 1997: 40]. В синонимической паре концепт-понятие первый член, безусловно, стилистически отмечен: в большинстве толковых словарей русского языка статья «концепт» вообще отсутствует; с пометой лог. и книжн. он фиксируется лишь в «Большом толковом словаре русского языка» [БТСРЯ 1998: 454]. Как большинство греко-латинских заимствований концепт – «ученое слово», мы можем сказать «не иметь понятия о чем-либо», но совершенно неестественно «не иметь о чем-либо концепта» и российские «беспредельщики» живут «по понятиям», но отнюдь не «по концептам». В логико-психологических текстах русские понятие-концепт противопоставляются главным образом представлению по степени абстрактности своего содержания. По степени обобщенности неразличимы также английские concept и notion, однако в романских языках, где имеется системное лексическое противопоставление двух уровней знания – «сущностного» и «поверхностного», концепт соотносится с «сущностным знанием», передаваемым глаголами, восходящими к лат. sареrе (фр. savoir, исп. saber, ит. Sареrе), а notion, nocion, nozione, сохраняя свою «этимологическую память», соотносятся с глаголами сonnaitre, соnосег, соnоscеrе, производными от лат. соgnoscerе «узнавать», «быть знакомым».

В рамках когнитивной лингвистики под концептами понимаются «оперативные содержательные единицы памяти, ментального лексикона, отраженные в человеческой психике» [Зусман 2003: 87].

В область современного гуманитарного знания едва ли не первым слово “концепт” вводит русский мыслитель С. А. Аскольдов (1870—1945). Как и средневековые номиналисты, он признает “индивидуальное представление заместителем всего родового объема”. Однако, в отличие от них, он не отождествляет концепт с индивидуальным представлением, усматривая в нем “общность”. Для С.А. Аскольдова – концепт «есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода» [Цит. по: Зусман 2003: 85]

З.Д. Попова, И.А. Стернин определяют концепт как «глобальную мыслительную единицу, представляющую собой квант структурированного знания, идеальную сущность, которая формируется в сознании человека из его непосредственных операций человека с предметами, из его предметной деятельности, из мыслительных операций человека с другими, уже существующими в его сознании концептами – такие операции могут привести к возникновению новых концептов». Язык, таким образом, является лишь одним из способов формирования концептов в сознании человека. Для эффективного формирования концепта, для полноты его формирования одного языка мало – необходимо привлечение чувственного опыта, необходима наглядность, необходима предметная деятельность. Только в таком сочетании разных видов восприятия в сознании человека формируется полноценный концепт. [Попова, Стернин 2002: 72–74]

У Н.Н. Болдырева концепт – «элемент сознания,…автономный от языка, фиксированный в сознании смысл» [Цит. по: Зусман 2003: 61].

В культурологии концепт – основная ячейка культуры в ментальном мире человека [Степанов 2001:43]. Концепты возникают в сознании человека не только на основе словарных значений слов, но и на основе личного и народного культурно-исторического опыта, и чем богаче этот опыт, тем шире границы концепта, тем шире возможности для возникновения эмоциональной ауры слова, в которой находят свое отражение все стороны концепта [Лихачев 1993: 144]. По мнению Ю.С. Степанова, именно эта особенность позволяет определять концепт – как «сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека, то, посредством чего человек входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [Степанов 2001: 43]. Концепты не только мыслятся, они переживаются. Они – предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений.

Концепт — основная ячейка культуры в ментальном мире человека. Структура концепта трехслойна: 1) “основной, актуальный” признак; 2) дополнительный или несколько дополнительных, «пассивных» признаков, являющихся уже не актуальными, «историческими»; 3) внутренняя форма, обычно вовсе не осознаваемая, запечатленная во внешней, словесной форме». Таким образом, вслед за Ю.С. Степановым мы считаем, что «в современных исследованиях культурные концепты определяются обычно как многомерные смысловые образования в коллективном сознании, опредмеченные в языковой форме [Степанов 1997: 47]». Это определение является основополагающим в данной работе.

1.2 Базовые характеристики концепта

Как уже отмечалось, концепт — более широкая, чем понятие, категория. По словарному значению “концепт” и “понятие” — слова близкие. В английских словарях “концепт” — “идея, лежащая в основе целого класса вещей”, “общепринятое мнение, точка зрения” (general notion) . В “Longman Dictionary of Contemporary English” “концепт” определяется как “чья-то идея о том, как что-то сделано из чего-то или как оно должно быть сделано” (someone’s idea of how something is, or should be done) . Возникает неожиданное указание на мыслящее лицо, деятеля, обладателя некой идеи и точки зрения. При всей абстрактности и обобщенности этого “некто” (someone) вме¬сте с ним в “концепт” входит потенциальная субъективность.

Исследования показывают, что «концепт» является семантически глубже, богаче понятия. Концепт приближен к ментальному миру человека, следовательно, к культуре и истории, поэтому имеет специфический характер. «Концепты представляют собой коллективное наследие в сознании народа, его духовную культуру, культуру духовной жизни народа. Именно коллективное сознание является хранителем констант, то есть концептов, существующих постоянно или очень долгое время» [Степанов 1997: 76].

Концепт расширяет значение слова, оставляя возможности для домысливания, дофантазирования, создания эмоциональной ауры слова.

Слово и концепт материализуются в одном и том же звуковом/буквенном комплексе, и это обстоятельство порождает дополнительную научную интригу, обусловливая целый ряд вопросов.

Одно из самых существенных различий понятия и концепта связано с их внутренним содержанием. Внутреннее содержание слова – это его семантика плюс коннотации, то есть совокупность сем и лексико-семантических вариантов плюс экспрессивная/ эмоциональная/стилистическая окрашенность, оценочность и т. п. Внутреннее же содержание концепта – это своего рода совокупность смыслов, организация которых существенно отличается от структуризации сем и лексико-семантических вариантов слова [Степанов 1997: 77].

Другое заметное отличие концепта от слова заключено в его, концепта, антиномичности. Под антиномией традиционно понимается сочетание двух взаимопротиворечащих суждений об одном и том же объекте, каждое из которых истинно относительно этого объекта и каждое из которых допускает одинаково убедительное логическое обоснование.

В формировании концептов весьма велика роль субъектного начала, что для слова нехарактерно. Субъектный фактор выполняет в концепте нестандартную функцию – он является одним из импульсов изменения (движения) концепта и сообщает концепту еще одну отличительную черту: концепт – явление более динамичное, более стремительно меняющееся сравнительно со словом.

Когнитивный статус концепта в настоящее время сводится к его функции быть носителем и одновременно способом передачи смысла, к возможности «хранить знания о мире, помогая обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные, выработанные обществом, категории и классы» [Степанов 1997: 77]. Это свойство сближает концепт с такими формами отражения смысла, как знак, образ, архетип, гештальт, при всём очевидном различии этих категорий, которые концепт может в себя вмещать и в которых одновременно способен реализовываться. Главное в концепте – это многомерность и дискретная целостность смысла, существующая, тем не менее, в непрерывном культурно-историческом пространстве и поэтому предрасполагающая к культурной трансляции из одной предметной области в другую, что позволяет называть концепт основным способом культурной трансляции. Концепт, таким образом, является средством преодоления дискретного характера представлений о действительности и онтологизированным комплексом этих представлений. Именно он и является средством, делающим возможным «сгущение» поля культуры.

Анализ многочисленных наблюдений исследователей позволяет сделать вывод о том, что концепт обладает следующими базовыми характеристиками.

Концепты иерархичны, их системные отношения образуют «образ мира», «картину мира». Быть может, самыми удачными терминами, выражающими системные связи концептов и как когнитивных структур, и как языковых воплощений, являются термины «лингвориторическая картина мира» и «языковой образ мира», поскольку утверждается, что «cистему и структуру лингвориторической картины мира образуют культурные концепты».

Бесконечность концепта определена его бытием как явлением культуры: он постоянно существует, совершая движение от центра к периферии и от периферии к центру, его содержательное наполнение также безгранично.

Событийность концепта определена его функцией в человеческом сознании, его участием в мыслительном процессе.

Для того чтобы концепт укоренился как эвристическая категория, необходимо разделять системный, языковой концепт и его речевые, контекстуальные воплощения.

Концепт и речевые, контекстуальные воплощения находятся в отношениях, аналогичных отношениям фонемы и звука, морфемы и морфа. Языковой концепт абстрактен, нематериален, в то время как речевые, контекстуальные воплощения материальны и конкретны. Через речевые, контекстуальные воплощения осуществляется бытие концепта.

Концепт может рассматриваться как совокупность его «внешней», категориальной отнесенности и внутренней, смысловой структуры, имеющей строгую логическую организацию. В основе концепта лежит исходная, прототипическая модель основного значения слова (т. е. инвариант всех значений слова). В связи с этим можно говорить о центральной и периферийной зонах концепта. Причем последняя способна к дивергенции, т. е. вызывает удаление новых производных значений от центрального.

Концепт играет роль посредника между культурой и человеком, реализуясь в языке, являющимся средой, в которой происходит понятийная репрезентация общекультурных концептов, таких, например, как «бытие», «реальность», «сознание», «знание», «разум», «вера», «опыт», «вещь», «действительность», «деятельность» и т.п. При рассмотрении языка как среды репрезентации смыслов, уместно будет скорректировать утверждение Ю.С.Степанова «концепт – смысл слова» утверждением: концепт – смысл, воплощённый в слове субъектом этого слова на основе существующих в культуре комплексов представлений о способах воплощения этого смысла [Степанов 1997: 80].

Мы согласны с дефиницией концепта Е.С.Кубряковой, данной в «Кратком словаре когнитивных терминов», что концепт содержит в себе не только представления концептоносителя об объективном положении вещей в мире, но и «сведения о воображаемых мирах и возможном положении дел в этих мирах» [Кубрякова 1996: 90]. Концепт позволяет хранить знания о мире, это как бы «спрессованные» представления субъекта о действительности.

1.3 Понятие «национальная концептосфера»

По справедливому наблюдению С.Г. Тер-Минасовой, «важнейшая функция языка заключается в том, что он хранит культуру и передает ее из поколения в поколение. Именно поэтому язык играет столь значительную роль в формировании личности, национального характера, этнической общности, народа, нации» [Тер-Минасова 2000: 80].

Концепт тем богаче, чем богаче национальный, сословный, классовый, профессиональный, семейный и личный опыт человека, пользующегося концептом. В совокупности потенции, открываемые в словарном запасе отдельного человека, как и всего языка в целом, можно называть концептосферами. Концептосфера национального языка тем богаче, чем богаче вся культура нации – ее литература, фольклор, наука, изобразительное искусство (оно также имеет непосредственное отношение к языку и, следовательно, к национальной концептосфере), она соотносима со всем историческим опытом нации и религией особенно [Лихачев 1997].

В настоящее время общепринятым является мнение о том, что как в культуре, так и в языке каждого народа присутствует универсальное (общечеловеческое) и национально-специфическое. В то же время в любой культуре имеются присущие только ей культурные значения, закрепленные в языке, моральных нормах, убеждениях, особенностях поведения и т.п.

Среди источников, дающих объективные сведения о национальном характере того или иного народа, С.Г. Тер-Минасова выделяет набор стереотипов, ассоциирующихся с данным народом. В.А. Маслова определяет стереотип как «тип, существующий в мире, он измеряет деятельность, поведение и т.д.» [Маслова 2001: 147]. Наиболее популярным источником стереотипных представлений по С.Г. Тер-Минасовой являются 1) международные анекдоты и шутки разных видов; 2) национальная классическая и художественная литература; 3) фольклор, устное народное творчество; 4) национальный язык [Тер-Минасова 2000: 147].

Концепт – это универсальный феномен, поэтому его использование помогает установить особенности национальной картины мира. Подход к концепту как к «алгебраическому выражению значения» [Лихачев 1997: 280] свидетельствует об объёмности данного термина, о его скрытых, потенциальных ресурсах. В недрах человеческого сознания зарождается и формируется концептуальный взгляд на мир, но необходимо обратить внимание и на зарождение этого взгляда в коллективном сознании, определить в связи с этим в пространстве термина концепт роль и место мировоззренческим национальным позициям, менталитету. О значимости этого компонента говорит и высокий интерес к языковой личности как носителю ментальности языковой, а, следовательно, и социокультурной.

Национальная концептосфера складывается из совокупности индивидуальных, групповых, классовых, национальных и универсальных концептов, то есть концептов, имеющих общечеловеческую ценность. К числу универсальных относятся такие базовые концепты, как: родина, мать, семья, свобода, любовь, вера, дружба, удача, на основе которых формируются национальные культурные ценности, а также такие фундаментальные универсальные как время, пространство, причинность и т.д. Именно наличие общих, универсальных концептов обеспечивает возможность взаимопонимания между народами. В то же время каждая нация имеет собственную шкалу мировоззрения, собственную шкалу ценностей. Каждая культура формирует свои стереотипы сознания и поведения, опирающиеся на собственное видение мира. Таким образом, несмотря на то, что концепт «УДАЧА» универсальный, наполненность его для каждой нации — своя. В работе рассматривается данный концепт в сравнении в рамках английской и русской концептосфер.

1.4 Языковая картина мира

Понятие «языковая картина мира» (далее ЯКМ) имеет давнюю историю. Оно восходит к В. Фон Гумбольдту (Sprachliches Weltbild), обсуждалось на протяжении всего XIX века, в ХХ веке связано с именами Л. Вайсгербера и Б. Уорфа. Однако очередной всплеск интереса к этой проблеме произошёл совсем недавно — в 90-х годах ХХ века.

Понятие картины мира (в том числе и языковой) строится на изучении представлений человека о мире. Если мир — это человек и среда в их взаимодействии, то картина мира — результат переработки информации о среде и человеке. Таким образом, представители когнитивной лингвистики справедливо утверждают, что наша концептуальная система, отображенная в виде языковой картины мира, зависит от физического и культурного опыта и непосредственно связана с ним [Маслова 2001: 64].

ЯКМ — факт национально-культурного наследия. ЯКМ — сознательное представление человека о мире, что формируется не столько языком, сколько повседневным опытом. Она позволяет установить какие-то свойства предметов, а их отношения находят отражение в языке, т. е. тем самым выявляется своеобразие мировидения, национально-культурная специфика языка, его связь с материальной и духовной жизнью народа. В. В. Воробьёв отмечает, что предметом лингвокультурологии является созданная человеком материальная и духовная культура в её существовании и функционировании, то есть всё то, что составляет ЯКМ [Воробьёв 1999: 106]. Таким образом, ЯКМ — основной объект и предмет изучения лингвокультурологии. Она включает слова, словоизменительные и словообразовательные формативы и синтаксические конструкции. Все эти компоненты и правила их композиции представляются разными в каждом языке, обусловливая вариации ЯКМ.

По мнению Ю. Д. Апресяна, каждый естественный язык отражает определённый способ восприятия и организации (концептуализации) мира [Апресян 1995], формируется мир говорящих на данном языке. В ЯКМ отражается тип отношения человека к миру (природе, животным, самому себе как элементу мира), задаются нормы поведения человека в мире. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков. С другой стороны, языковая картина мира является «наивной» в том смысле, что во многих существенных отношениях она отличается от «научной» картины. Ю.Д. Апресян подчеркивал донаучный характер языковой картины мира, называя ее наивной картиной. Языковая картина мира как бы дополняет объективные знания о реальности, часто искажая их. Изучая семантику этих слов, можно выявить специфику когнитивных (мыслительных) моделей, определяющих своеобразие наивной картины мира. [Маслова 2001: 65] При этом отраженные в языке наивные представления отнюдь не примитивны: во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, представления о внутреннем мире человека, которые отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и способны служить надежным проводником в этот мир. В наивной картине мира можно выделить наивную геометрию, наивную физику пространства и времени, наивную этику, психологию и т.д.

Наивная картина мира отличается значительной прагматичностью. Прагматичность эта особого рода. Претендуя на абсолютную истину, знания данного типа могут сколь угодно отходить от того, что посчитала бы объективной истиной традиционная наука. Их критерием выступает не формально-логическая непротиворечивость, а сама по себе целостность и универсальность модели, ее способность служить объясняющей (чаще — квазиобъясняющей) матрицей для структурирования опыта. [Маслова 2001: 69].

Так, например, заповеди наивной этики реконструируются на основании сравнения пар слов, близких по смыслу, одно из которых нейтрально, а другое несет какую-либо оценку, например: хвалить и льстить, обещать и сулить, смотреть и подсматривать, свидетель и соглядатай, добиваться и домогаться, гордиться и кичиться, жаловаться и ябедничать и т.п. Анализ подобных пар позволяет составить представление об основополагающих заповедях русской наивно-языковой этики: «нехорошо преследовать узкокорыстные цели»; «нехорошо вторгаться в частную жизнь других людей»; «нехорошо преувеличивать свои достоинства и чужие недостатки». Характерной особенностью русской наивной этики является концептуальная конфигурация, заключенная в слове попрекать (попрек): «нехорошо, сделав человеку добро, потом ставить это ему в вину». Такие слова, как дерзить, грубить, хамить, прекословить, забываться, непочтительный, галантный и т.п., позволяют выявить также систему статусных правил поведения, предполагающих существование определенных иерархий (возрастную, социально-административную, светскую): так, сын может надерзить (нагрубить, нахамить) отцу, но не наоборот и т.п.

Явления и предметы внешнего мира представлены в человеческом сознании в форме внутреннего образа. По мнению А. Н. Леонтьева, существует особое «пятое квазиизмерение», в котором представлена человеку окружающая его действительность: это — «смысловое поле», система значений. Тогда, картина мира — это система образов [Цит. по: Маслова 2001: 64].

М. Хайдеггер писал, что при слове «картина» мы думаем прежде всего об отображении чего-либо, «картина мира, сущностно понятая, означает не картину, изображающую мир, а мир, понятый как картина». Между картиной мира как отражением реального мира и языковой картиной мира как фиксацией этого отражения существуют сложные отношения. Картина мира может быть представлена с помощью пространственных (верх — низ, правый — левый, восток — запад, далекий — близкий), временных (день — ночь, зима — лето), количественных, этических и других параметров. На ее формирование влияют язык, традиции, природа и ландшафт, воспитание, обучение и другие социальные факторы. Языковая картина мира не стоит в ряду со специальными картинами мира (химической, физической и др.), она им предшествует и формирует их, потому что человек способен понимать мир и самого себя благодаря языку, в котором закрепляется общественно-исторический опыт — как общечеловеческий, так и национальный. Последний и определяет специфические особенности языка на всех его уровнях. В силу специфики языка в сознании его носителей возникает определенная языковая картина мира, сквозь призму которой человек видит мир [там же].

Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) что картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) что каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (= лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, собираться, добираться, как бы). В последние годы в отечественной семантике развивается направление, интегрирующее оба подхода; его целью является воссоздание русской языковой картины мира на основании комплексного (лингвистического, культурологического, семиотического) анализа лингвоспецифических концептов русского языка в межкультурной перспективе (работы Ю.Д. Апресяна, Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, А.Зализняк, И.Б. Левонтиной, Е.В. Рахилиной, Е.В.Урысон, А.Д .Шмелева, Е.С. Яковлевой и др.).

Гумбольдтовская идея «языкового мировидения» получила развитие в современном неогумбольдтианстве. Действительно, каждый народ по-своему расчленяет многообразие мира, по-своему называет эти фрагменты мира. Своеобразие «конструируемой» картины мира определяется тем, что в ней опредмечивается индивидуальный, групповой и национальный (этнический) вербальный и невербальный опыт. Национальное своеобразие языковой картины мира рассматривается неогумбольдтианцами не как результат длительного исторического развития, а как изначально данное свойство языков. По их мнению, люди с помощью языка создают свой особый мир, отличный от того, который их окружает. Картина мира говорящего, действительно, существенно отличается от объективного описания свойств, предметов, явлений, от научных представлений о них, ибо она есть «субъективный образ объективного мира». Однако не сам язык создает эту субъективную картину мира [www.krugosvet.ru].

Картина мира, которую можно назвать знанием о мире, лежит в основе индивидуального и общественного сознания. Язык же выполняет требования познавательного процесса. Концептуальные картины мира у разных людей могут быть различными, например, у представителей разных эпох, разных социальных, возрастных групп, разных областей научного знания и т.д. Люди, говорящие на разных языках, могут иметь при определенных условиях близкие концептуальные картины мира, а люди, говорящие на одном языке, — разные. Следовательно, в концептуальной картине мира взаимодействует общечеловеческое, национальное и личностное.

Картина мира не есть простой набор «фотографий» предметов, процессов, свойств и т.д., ибо включает в себя не только отраженные объекты, но и позицию отражающего субъекта, его отношение к этим объектам, причем позиция субъекта — такая же реальность, как и сами объекты. Более того, поскольку отражение мира человеком не пассивное, а деятельностное, отношение к объектам не только порождается этими объектами, но и способно изменить их (через деятельность). Отсюда следует естественность того, что система социально-типичных позиций, отношений, оценок находит знаковое отображение в системе национального языка и принимает участие в конструировании языковой картины мира. Например, русское выражение когда рак на горе свистнет соответствует английскому когда свиньи полетят, киргизскому — когда хвост ишака коснется земли и т.д. Таким образом, языковая картина мира в целом и главном совпадает с логическим отражением мира в сознании людей. Но при этом сохраняются как бы отдельные участки в языковой картине мира, к которым, по нашему убеждению, относится и фразеология; она своя в каждом языке. Фразеологизмы играют особую роль в создании языковой картины мира. Они — «зеркало жизни нации». Природа значения ФЕ тесно связана с фоновыми знаниями носителя языка, с практическим опытом личности, с культурно-историческими традициями народа, говорящего на данном языке. ФЕ приписывают объектам признаки, которые ассоциируются с картиной мира, подразумевают целую дескриптивную ситуацию (текст), оценивают ее, выражают к ней отношение. Своей семантикой ФЕ направлены на характеристику человека и его деятельности.

Анализируя языковую картину мира, создаваемую фразеологизмами, можно назвать следующие ее признаки — пейоративность, антропоцентричность. Так, антропоцентричность картины мира выражается в ее ориентации на человека, т. е. человек выступает как мера всех вещей: близко — под носом, под рукой, рукой подать, под боком; много — с головы до пят, полон рот (забот); мало — в один присест; темно — ни зги не видно; быстро — и глазом не моргнул, во мгновение ока, сломя голову, ног под собой не чуя; сильно влюбиться — влюбиться по уши и т.д.

Значение целого ряда базовых слов и ФЕ сформировалось на основе антропоцентрического понимания мира — голова колонны, горлышко бутылки, ножка стола, прибрать к рукам, палец о палец не ударить, на каждом шагу и др. Такие номинативные единицы создают культурно-национальную картину мира, в которой отражаются быт и нравы, обычаи и поведение людей, их отношение к миру и друг к другу.

Языковая картина мира создается разными красками, наиболее яркими, с нашей точки зрения, являются мифологемы, образно-метафоричные слова, коннотативные слова и др. Наше миропонимание частично находится в плену у языковой картины мира. Каждый конкретный язык заключает в себе национальную, самобытную систему, которая определяет мировоззрение носителей данного языка и формирует их картину мира [Маслова 2001: 67-68].

Именно в содержательной стороне языка (в меньшей степени в грамматике) явлена картина мира данного этноса, которая становится фундаментом всех культурных стереотипов. Ее анализ помогает понять, чем различаются национальные культуры, как они дополняют друг друга на уровне мировой культуры. При этом если бы значения всех слов были культурноспецифичны, то вообще было бы невозможно исследовать культурные различия. Поэтому занимаясь культурно-национальным аспектом, мы учитываем и универсальные свойства языковых единиц.

1.4.1 Русская и англоязычная языковые картины мира

Как уже говорилось, картины мира, рисуемые разными языками, в чем-то между собой похожи, в чем-то различны. Различия между языковыми картинами обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки и заключающих в себе специфические для данного языка концепты. Исследование лингвоспецифичных слов в их взаимосвязи и в межкультурной перспективе позволяет уже сегодня говорить о восстановлении достаточно существенных фрагментов русской языковой картины мира и конституирующих их идей.

Небо и земля. Как отмечают многие исследователи (в частности, Н.И.Толстой, А.Д.Шмелев), для русской языковой картины мира характерно противопоставление «возвышенного» и «приземленного», «мира горнего» и «мира дольнего» одновременно с отчетливым предпочтением первого. Целый ряд важных понятий существует в русском языке в таких двух ипостасях, которые иногда называются даже разными словами – ср. следующие пары слов, противопоставленные, в частности, по признаку «высокий» – «низкий»: истина и правда, долг и обязанность, благо и добро. Ярким примером такого рода ценностной поляризации может служить пара радость – удовольствие.

Между словами радость и удовольствие имеется множество различий, среди которых два являются главными, определяющими все остальные. Первое состоит в том, что радость – это чувство, а удовольствие всего лишь «положительная чувственно-физиологическая реакция». Второе и главное – в том, что радость относится к «высокому», духовному миру, в то время как удовольствие относится к «низкому», профанному, телесному. Итак, аксиологическая поляризация внутри пары радость – удовольствие обусловлена тем, что радость связывается со способностями души, а удовольствие является атрибутом тела, ср.: душа радуется, радоваться душой, душевно рад (но не душевно доволен) и плотские удовольствия (но не плотские радости). При этом, поскольку оппозиция «душа – тело» уже входит в систему других аксиологически значимых оппозиций (высокое – низкое, небесное – земное, сакральное – профанное, внутреннее – внешнее и т.д.), соответствующее распределение происходит и в паре радость – удовольствие. [www.krugosvet.ru]

Все это не является, однако, специфическим именно для русского языкового сознания: противопоставление души и тела как «высокого» и «низкого» – константа христианской культуры в целом. Но здесь не хватает еще одного существенного атрибута человека – его умственных способностей, интеллектуальной деятельности. Какое же место занимает этот третий элемент в системе бинарных оппозиций? Так, в английском языке имеется слово mind (являющееся, по мнению Вежбицкой, столь же ключевым для англосаксонского языкового сознания, как душа – для русского), которое, включая в себя сферу интеллектуального, входит в оппозицию с телом.

Относительно места интеллекта в русской языковой картине мира можно сказать следующее. Показательным является уже само по себе отсутствие в ней концепта, по своей значимости сопоставимого с душой (значимость концепта проявляется, в частности, в его разработанности, т.е. богатстве метафорики и идиоматики). Ни ум, ни разум, ни рассудок, ни даже голова (имеющая наиболее богатую сочетаемость) на эту роль претендовать не могут. Но главное – в том, что «ум» в русском языковом сознании являет собой относительно малую ценность. В известном стихотворении Ф.Тютчева «Умом Россию не понять…» содержится не только соответствующее явное утверждение, но еще и скрытая импликация (вытекающая из сопоставления со следующей строкой «аршином общим не измерить») – что истинное знание умом и не достигается; впрочем, тот же смысл дальше выражен явно («в Россию можно только верить»). То есть то знание, которое является истинно ценным, локализуется в душе или в сердце, а не в голове.

Это представление, являющееся специфическим для русского языкового сознания, подтверждается также употреблением слов радость и удовольствие, из которого следует, что, оказавшись перед необходимостью вписать интеллект в рамки бинарной оппозиции «душа – тело» русский язык отводит ему место в «низкой» сфере, объединяя интеллектуальное с «телесным» и противопоставляя его «душевному». Согласно представлению русского языка, красивое доказательство теоремы или остроумная шутка доставляет нам именно удовольствие, а не радость. Интеллектуальные удовольствия стоят в русском языке в одном ряду с физиологическими и моторными и не пересекаются с тем рядом, где находятся радости.

Таким образом, удовольствие, будучи само по себе аксиологически по меньшей мере нейтральным, в русской языковой картине мира обнаруживает явную тенденцию к скатыванию в область отрицательной оценки: человек, одолеваемый жаждой удовольствий и проводящий свою жизнь в погоне за удовольствиями, нам жалок, а такой, который всегда доволен сам собой, своим обедом и женой – смешон. Очевидную отрицательную оценку содержат слова довольство, довольство собой, самодовольство.

В последнее время слово удовольствие все чаще стало появляться в рекламе (Два удовольствия в одном и т.п.) – естественно, в чисто гедонистическом ключе, без каких-либо отрицательных коннотаций. Возможно, что в связи с происходящими в последние годы социальными изменениями постепенно изменится и заключенный в этом слове концепт.

Сравнение русских слов счастлив, счастье и английских happy, happiness показывает, что расхождения между ними столь существенны, что вообще вызывает сомнение их эквивалентность. Согласно А.Вежбицкой, слово happy является «повседневным словом» в английском языке, а happiness обозначает «эмоцию, которая ассоциируется с „настоящей“ улыбкой». По мнению сторонников теории «базовых эмоций», выделяемых на основании соответствующих им универсальных особенностей мимики, к их числу относится и эмоция, обозначаемая в английском языке словом happiness[Вежбицкая 2001: 42].

Вообще, достаточно полистать англо-русский словарь, чтобы убедиться, что часто при совпадении буквальных значений совпадают также и переносные значения слов. Например, way – путь куда-то и способ сделать что-то, head – голова и глава, see – видеть и понимать и т.д. Однако, если мы посмотрим на случаи несовпадения переносных значений, а следовательно, в случае употребления этих слов в переносном смысле при переводе обнаружится несовпадение буквальных значений, сопровождающих высказывание, то нам как будто откроется окно в другой мир, где аналогия между явлениями обнаружится вовсе не в том, в чем мы привыкли его видеть и что нам кажется даже не переносным значением слова, а его единственно возможным пониманием. Например, в случае употребления названия карточной игры бридж для русскоязычного восприятия общеязыковое и буквальное значения не отличаются, в то время как для англоязычного сознания за этим названием стоит буквальное значение слова «мост».

Наличие у слов не только общеязыковых, но и буквальных значений – основа феномена возникновения на базе языка определенной уникальной картины мира, в которой фрагментам мира предписываются искусственные ассоциативные связи. Несовпадение этих буквальных значений в разных языках приводит к тому, что возникающие в рамках этих языков картины мира оказываются различными, хотя и допускающими перевод в определенных пределах. Например, одному английскому слову «order» соответствует в русском языке больше десятка слов, никак не связанных между собой:

To put in order наводить порядок

By order по приказу

To order на заказ

In order to для того, чтобы

Это значит, что когда англоязычный человек слышит слово order в любом из этих значений, на буквальном уровне в восприятии фразы принимает участие и буквальное значение этого слова. В русском языке каждое из слов «порядок», «приказ», «заказ» и «ордер» на уровне буквального восприятия активизирует свои собственные неосознаваемые ассоциативные связи, соответственно, по корням «ряд», «каз», а заимствованное «ордер» вообще не имеет русскоязычных родственных слов.

Другой лексический пласт – это английские фразовые глаголы, когда значение складывается из сочетания глагол + предлог. В русском языке это соответствует приставочному глагольному словообразованию. Однако в русском языке многие корни утратили внутреннюю форму и больше не ощущаются как двигательно – манипулятивные. Разберем несколько фразовых глаголов, чтобы показать, что там, где английская лексика еще хранит на уровне буквализма свою двигательно – манипулятивную составляющую, русская лексика ее утратила, перестав соотноситься с ней на уровне буквального неосознаваемого восприятия [Топешко 2000: 18].

Take брать; получать; есть, пить; увлекать, воспринимать,

Take aback ошеломлять

Take across переправлять

Take after походить (быть похожим на кого-либо)

Take apart разбирать

Take away убирать, удалять

Take back брать назад, забирать

Take down снимать, разрушать, уменьшать, разбирать

Take from отнимать, вычитать

Take in принимать, включать, содержать, охватывать

Take into once head взять в голову, надумать

Take off снимать, уменьшать, взлетать

Take on принимать, начинать, огорчаться

Take out вынимать, выписывать

Take over принимать, сменять, переправлять

Take to пристраститься, обращаться

Take up поднимать, поглощать, впитывать

Русское счастье ни в коей мере не является «повседневным словом»: оно принадлежит к «высокому» регистру и несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении, соответствующие двум крайностям «русской души». Одна состоит в установке на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность (своего рода «стыдливость», приписываемую иногда идеологии большевизма, но имеющую, конечно, гораздо более давнюю историю), заставляющей избегать произнесения «высоких» и «сильных» слов, относя их к разряду почти «неприличных», непроизносимых. Другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить «о главном» и выворачивать душу наизнанку, имеет следствием то, что, несмотря на наличие первой тенденции, слово счастье является довольно частотным и характерным для русского дискурса. [www.krugosvet.ru]

Ни в каком смысле счастье не относится в русском языке к числу «базовых эмоций» (счастье вообще не относится в русском языке к категории чувств). В отличие от английского happy, констатирующего, что состояние человека соответствует некоторой норме эмоционального благополучия, русское слово счастлив описывает состояние, безусловно отклоняющееся от нормы. Счастье относится к сфере идеального и в реальности недостижимого (ср. Пушкинское На свете счастья нет…); находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными и непостижимыми категориями бытия.

1.5 Концептуальный анализ

Одним из распространенных приемов реконструкции языковой картины мира является анализ метафорической сочетаемости слов абстрактной семантики, выявляющий «чувственно воспринимаемый», «конкретный» образ, сопоставляемый в наивной картине мира данному «абстрактному» понятию и обеспечивающий допустимость в языке определенного класса словосочетаний (будем условно называть их «метафорическими»). Так, например, из существования в русском языке сочетания его гложет тоска, тоска заела, тоска напала можно сделать вывод о том, что тоска в русской языковой картине мира предстает как некий хищный зверь. Этот прием впервые был независимо применен в книге Н.Д.Арутюновой Предложение и его смысл (1976), в статье В.А.Успенского О вещных коннотациях абстрактных существительных (1979), а также в известной книге Дж.Лакоффа и М.Джонсона Метафоры, которыми мы живем (1980, русский перевод 1987). В этой книге, в частности, была продемонстрирована основополагающая роль метафоры в обыденном языке: на основе анализа устойчивых словосочетаний английского языка был выявлен ряд метафор, «которыми мы живем» (т.е. уподоблений типа спор – война; любовь – путешествие; радость – верх, грусть – низ), которыми человек пользуется в повседневной речи, даже не замечая этого. В последние годы этот прием получил широкое распространение, оказавшись, в частности, одной из составляющих метода «концептуального анализа».

Выражения типа гложет тоска или раздавлен горем вводят в рассмотрение две ситуации (соответствующие тому, что в теории метафоры иногда называют source «источник» и target «цель»): одна, «невидимая», «абстрактная», представление о которой мы хотим передать (т.е. являющаяся нашей «целью»), и другая, «видимая», «конкретная», сходство с которой является «источником» информации, средством создания нужного представления.

Представить себе – значит «поставить перед собой», чтобы увидеть. Как, однако, мы можем увидеть то, что является невидимым, чего как раз представить себе и нельзя? Для этого и нужна метафора: чтобы представить себе то, что увидеть трудно или невозможно, мы представляем себе то, что увидеть легко, и говорим, что «то» похоже на «это». Однако редко бывает так, чтобы некоторый абстрактный объект во всех отношениях был подобен некоторому конкретному объекту. Гораздо чаще искомый невидимый предмет обладает несколькими свойствами, и при этом конкретного, «представимого» объекта с тем же набором свойств найти не удается. В таком случае каждое свойство, будучи сущностью еще более абстрактной и невидимой, как бы «вырастает» в отдельный предмет, которым оно репрезентируется. Так, например, горе и отчаянье, с одной стороны, и размышления и воспоминания – с другой обладают некоторым свойством, которое репрезентируется образом водоема: первые два могут быть глубокими, а во вторые два человек погружается. Если попытаться описать это свойство, не используя метафору (что оказывается значительно труднее) , то, по-видимому, оно состоит в том, что перечисленные внутренние состояния делают для человека недоступным контакт с внешним миром – как если бы он находился на дне водоема. Другое свойство перечисленных ( а также многих других) внутренних состояний репрезентируется образом живого существа, обладающего властью над субъектом или подвергающего его насилию (ср. употребление глаголов поддаваться, отдаваться, предаваться <чему-то>, быть во власти <чего-то> и т.п.) . Размышления и воспоминания, кроме того, могут нахлынуть (образ волны) – здесь опять возникает водная стихия, но представляет она уже другое свойство: внезапность наступления этих состояний (плюс идея полной поглощенности – примерно та же, что в погрузиться) .

Таким образом, каждое абстрактное имя вызывает к жизни представление не об одном конкретном предмете, а о целом ряде различных предметов, обладая одновременно свойствами, репрезентируемыми каждым из них. Иначе говоря, анализ сочетаемости слова абстрактной семантики позволяет выявить целый ряд различных и не сводимых воедино образов, сопоставленных ему в обыденном сознании. При этом попытка составить из разных метафорических словосочетаний единый образ подобна истории из известной индийской сказки, где несколько слепых, пытаясь составить представление о слоне, ощупывали каждый какую-то одну его часть (ноги, хобот и т.д.) и сравнивали ее с известными им предметами (колоннами, веревкой и т.д.) . Сам слон – невидимый для слепых, как для нас невидима, например, совесть, – состоит из присущих ему частей тела, которые вполне складно друг к другу присоединены; нескладным окажется существо, составленное из тех предметов, в виде которых представились слепым разные части его тела.

Так, представление о том, что совесть – это «маленький грызун», восстанавливаемое на основании сочетаний с глаголами грызть, кусать, царапать, вонзать зубы; угрызения совести (идея «маленький», по-видимому, возникает из-за того, что совесть в этих контекстах мыслится как находящаяся внутри человека), отражает свойство совести доставлять определенного рода неприятные ощущения. Какого именного рода – можно описать только через сравнение: как будто тебя кусает или царапает маленький зверек (ср. ниже о «телесной метафоре души»). Сочетания чистая/нечистая совесть, пятно на совести основаны на образе, представляющем другое свойство совести: направлять поступки человека в сторону от зла (репрезентируемого образом чего-то нечистого). Совесть у человека должна быть чистой – как воротнички или ногти. (В этом случае сами слова чистый и пятно развивают переносное значение, ср. слова запятнать, незапятнанный, употребляющиеся только в переносном значении). Наконец, сочетаемость с глаголами говорить, велеть, увещевать, дремать, пробуждаться, выражения укоры совести, голос совести и др., основанные на уподоблении совести человеку, отражают еще одно свойство совести – ее способность управлять мыслями, чувствами и поступками. Возможно, у совести можно обнаружить еще какие-то свойства, которые репрезентируются другими объектами. [www.krugosvet.ru]

Рассмотрим еще один пример. Терпение предстает в русском языке в виде ряда разнородных предметов. В частности, имеются словосочетания, так или иначе включающие идею жидкости, – при этом все они на самом деле указывают на различные свойства. Так, выражение терпение иссякло говорит лишь о том, что терпение – это частный случай ресурсов, т.е. исходная связь с высохшим источником здесь вряд ли актуальна; в выражении имей хоть каплю терпения, очевидно, капля означает «очень малое количество». Что же касается последней капли, переполнившей чашу терпения, то оно заключает в себе некий парадокс, так как капля здесь не является «квантом» терпения, т.е. содержимого чаши (таким образом, непоследовательность в метафорическом представлении абстрактного объекта может присутствовать в пределах одного фразеологического оборота). Сочетание терпение лопнуло указывает на другое свойство терпения (внезапно кончаться, производя эффект, подобный взрыву), представляемое нашему воображению другим предметом – натянутой струной или надутым до предела воздушным шариком. Сочетание испытывать терпение мотивировано, по-видимому, идеей «испытывать на прочность» некоторое техническое сооружение (например, мост или шасси у автомобиля). Наконец, терпение – это ресурсы, которые необходимо иметь, чтобы делать определенные вещи (как деньги, продовольствие или стройматериалы) – соответственно, им надо запастись, его нужно иметь, оно может кончиться или его может не хватить, его можно потерять. Если дело идет очень медленно и его продвижение в большей степени зависит от обстоятельств, чем от собственных усилий, то терпение оказывается как бы оружием против уныния или отчаяния: вооружись терпением. Наконец, можно вывести кого-то из терпения, из чего следует, что терпение – это то пространство, в котором человек обычно находится. Метафоризуемое таким образом свойство связано с имеющейся в терпении идеей нормы – ср. другие сочетания, воспроизводящие идею «выхода за пределы»: выйти из себя, вывести из себя, выйти из строя и т.п. Все это – различные аспекты, свойства того невидимого предмета, который мы хотим представить – себе и другим. Каждое из них вырастает в свой зримый образ; какие-то из этих образов совместимы между собой, другие – нет.

1.6 Образ человека по данным языка

Язык, как известно, является исключительным атрибутом человека. Одновременно человек является центральной фигурой на той картине мира, которую рисует язык. Как показали исследования последних десятилетий, семантическая система языка основывается на принципе антропоцентризма: чтобы описать размер, форму, температуру, положение в пространстве, функцию и другие свойства предметов, язык в качестве точки отсчета использует человека. В зависимости от обстоятельств человек в языке фигурирует как субъект речи (говорящий) , субъект сознания, восприятия, воли, эмоций и т.д. и даже просто как физическое тело, имеющее определенное строение (лицо, голову, ноги и т.д.) и занимающее определенное положение в пространстве. Фигура человека говорящего является центральной для категорий дейксиса, времени и модальности. Но не менее важную роль играет фигура человека и в лексике, в том числе предметной. Каков же этот человек? В статье Образ человека по данным языка Ю.Д.Апресян на основании анализа обширного круга русской лексики, описывающей действия и состояния человека, предлагает следующее его описание [Апресян 1995].

Человек в русской языковой картине мира предстает прежде всего как динамичное, деятельное существо. Он выполняет три различных типа действий – физические, интеллектуальные и речевые. Ему свойственны определенные состояния – восприятие, желания, знания, мнения, эмоции и т.п. Наконец, он определенным образом реагирует на внешние и внутренние воздействия. Каждым видом деятельности, типом состояния или реакции ведает своя система, которая локализуется в определенном органе. Иногда один и тот же орган обслуживает две системы (например, в душе локализуются не только эмоции, но и некоторые желания). Почти всем системам соответствует свой семантический примитив (т.е. элементарная, неразложимая единица семантического метаязыка, из которых строятся толкования). Таких систем в человеке восемь.

1) Физическое восприятие (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание) – то, что обозначается словом чувства в одном из его значений. Оно локализуется в органах восприятия (глаза, уши, нос, язык, кожа). Семантический примитив – «воспринимать».

2) Физиологические состояния (голод, жажда, желание = «плотское влечение», большая и малая нужда, боль и т.п.). Они локализуются в разных частях тела. Семантический примитив – «ощущать».

3) Физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия (холод, мурашки, бледность, жар, пот, сердцебиение и т.п.) . Реагируют различные части тела (лицо, сердце, горло) или тело в целом.

4) Физические действия и деятельность (работать, отдыхать, идти, стоять, лежать, бросать, рисовать, рубить, резать, ломать и т.д.). Они выполняются определенными частями тела ( руками, ногами) или телом.

5) Желания (хотеть, желать, жаждать, стремиться, предпочитать, подмывать. не терпеться, воздерживаться, искушать, соблазнять и т.п.). Простейшие из них, связанные с удовлетворением физиологических потребностей, локализуются в теле, «окультуренные» желания, связанные с удовлетворением идеальных потребностей, – в душе (В душе ей хотелось необыкновенной любви) . Последние, составляющие большинство, реализуются с помощью воли, деятельность которой корректируется совестью. Семантический примитив – «хотеть».

6) Интеллектуальная деятельность и ментальные состояния (воображать, представлять, считать, полагать, понимать, осознавать; интуиция, озарение; дойти до кого-то, осенить; знать, верить, догадываться, подозревать, помнить, запоминать, забывать и т.д.) . Интеллектуальная деятельность локализуется в сознании (уме, голове) и выполняется ими же. Семантические примитивы – «знать» и «считать».

7) Эмоции (бояться, радоваться, сердиться, восхищаться, сожалеть, ревновать, обижаться и т.д.). Эмоции делятся на низшие, общие для человека и животного (страх, ярость, удовольствие), и высшие, свойственные только человеку (надежда, стыд, восхищение, чувство вины) . Эмоции локализуются в душе, сердце и груди. Семантический примитив – «чувствовать».

8) Речь (говорить, сообщать, обещать, просить, требовать, приказывать, советовать, объявлять, хвалить и т.п.). Семантический примитив – «говорить».

Каждая система имеет определенную внутреннюю организацию; с другой стороны, системы взаимодействуют и образуют определенную иерархию.

Эмоции – одна из наиболее сложно организованных систем человека. Анализ обширного языкового материала позволяет говорить о том, что в наивной модели внутреннего мира человека эмоции предстают в виде «сценариев», в развитии которых выделяются следующие фазы.

1) Первопричина эмоции – обычно физическое восприятие или созерцание некоторого положения вещей. Так, например, нас злит то, что мы непосредственно воспринимаем, а возмущать могут и такие факты, сведения о которых мы получили из вторых рук.

2) Непосредственная причина эмоции – как правило, интеллектуальная оценка этого положения вещей как вероятного или неожиданного, как желательного или нежелательного. Роль этого фактора в возникновении эмоций была впервые указана еще Б.Спинозой и с тех пор отмечалась всеми исследователями. Причиной положительных эмоций (радости, счастья, любви, надежды, восхищения и т.п.) является наша интеллектуальная оценка каких-то событий как желательных, а причиной отрицательных эмоций (тоски, горя. ненависти, возмущения, отчаянья и т.п.) – оценка каких-то событий как нежелательных. Внутри каждого класса происходит более тонкая дифференциация: оценка может быть более рациональной ( как, например, в сожалеть) или более непосредственной (как, например, в раскаиваться), оценка может быть обращена на другое лицо или на самого субъекта (так, обижаться можно только на другого, сокрушаться можно только по поводу собственных неудач, а досадовать или огорчаться – по любому поводу) и т.д.

3) Собственно эмоция, т.е. состояние души, обусловленное положением вещей, которое человек воспринял или созерцал, и его интеллектуальной оценкой этого положения. Оно обычно описывается в терминах: «положительное эмоциональное состояние» и «отрицательное эмоциональное состояние». Что касается более точного определения, то собственно языковые данные не обеспечивают такой возможности, так как качество переживания изображается в языке либо метафорически (путем сравнения с явлениями физического мира: раздавлен горем, поддался унынию), либо метонимически (через физические симптомы: позеленел от злости, похолодел от страха). В лингвистических описаниях значение эмоциональных слов описывается через соотнесение с «типичной ситуацией» возникновения данной эмоции у «среднего человека»; сама типичная ситуация характеризуется той или иной оценкой некоторой ситуации. Метафоричность в языковом представлении эмоций является столь неотъемлемым их свойством, что была сделана попытка сохранить эту метафору в семантическом описании. В работе В.Ю.Апресян и Ю.Д.Апресян было предложено понятие «телесной метафоры души», позволяющее идентифицировать эмоции на основании сходства симптоматики определенных физиологических и эмоциональных состояний. Соответственно, в толкование вводится компонент: «душа человека чувствует нечто подобное тому, что ощущает его тело, когда человек находится в таком-то физическом состоянии»; таким образом формулируются толкования для четырех эмоций, основанные на таком уподоблении: страх – холод, страсть – жар, жалость – боль, отвращение – неприятный вкус.

4) Обусловленное интеллектуальной оценкой или собственно эмоцией желание продлить или пресечь существование причины, которая вызывает эмоцию. Так, в состоянии страха человек стремится прекратить воздействие на себя нежелательного фактора и для этого готов спрятаться, сжаться и т.п. В состоянии радости, наоборот, человек хочет, чтобы положительный фактор продолжал на него действовать.

5) Внешнее проявление эмоции, которое имеет две основных формы: а) неконтролируемые физиологические реакции тела на причину, вызывающую эмоцию или на саму эмоцию: поднятие бровей в случае удивления, сужение глаз в случае гнева, бледность от страха, пот от смущения краска на лице от стыда и т.п.; б) до какой-то степени контролируемые двигательные и речевые реакции (бегство в случае страха, агрессия в случае гнева и т.п.).

Помимо деления на первичные (базовые) и вторичные (окультуренные), эмоции делятся также на более и менее стихийные (в которых, соответственно, преобладает чувство или интеллектуальная оценка), более и менее интенсивные. Более стихийные эмоции концептуализуются как враждебная сила, физически овладевающая человеком, подчиняющая его себе. Так, страх охватывает человека, сковывает, парализует его; зависть пожирает, тоска наваливается, ревность мучает. Более интеллектуальные эмоции, даже очень сильные, не вызывает подобных образов.

Выводы по Главе 1

Основной тенденцией в эволюции концептологии был постепенный отход от трактовки концепта как строго индивидуальной, субъективной формы схватывания смысла в сторону всё большего заострения функциональной стороны концепта как некой универсальной, интерсубъективной формы хранения и трансляции общекультурной информации, функционирующей на фоне других подобных форм.

Лингвокогнитивный и лингвокультурный подходы к пониманию концепта не являются взаимоисключающими: концепт как ментальное образование в сознании индивида связан с концептосферой социума, т.е. в конечном счете, с культурой, а концепт как единица культуры есть фиксация коллективного опыта, который становится достоянием индивида.

В работе рассматривается понятие «концепт» в рамках лингвокультурологического направления как сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека, и то, посредством чего человек сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее.

Основные признаки концепта как лингвокультурологической категории, могут быть сформулированы следующим образом:

• универсальность, общность, абстрактность представления о чем-либо;

• тождественность понимания реципиентами, обладающими общим менталитетом;

• культурно-этическая, историко-культурологическая значимость для носителей языка;

• способность воздействовать на формирование концептосферы в рамках коллективного сознания;

Совокупность концептов, характерных для конкретной нации составляют национальную концептосферу, отличную от концептосфер других национальностей.

Языковая картина мира, и концептуальный анализ как одно из её важных составляющих, играют важную роль в создании образа человека.

Глава 2 Сопоставительный анализ концепта «УДАЧА» в русской и англоязычной языковых картинах мира

В последние десятилетия термин «концепт» уверенно и прочно вошёл в активный лингвистический тезаурус, став при этом объектом острых научных дискуссий не только лингвистов, но и психологов, культурологов, философов.

2.1 Лексические единицы, обозначающие концепт «УДАЧА» в английском и русском языках

Обзор научной литературы показывает, что в современной лингвистике нет единого понимания термина «концепт». Так, лингвисты рассматривают концепт как философское понятие, являющееся результатом взаимодействия различных факторов: национальной традиции, фольклора, религии, идеологии, жизненного опыта, образов искусства, ощущений и системы ценностей. По мнению Н. Д. Арутюновой, концепты образуют «своего рода культурный слой, посредничающий между человеком и миром» [Цит по: Карасик 1997: 10].

Наше исследование посвящено сопоставительному анализу концепта «УДАЧА» в современной русском и англоязычной языковых картинах мира.

В понимании концепта мы придерживаемся определения, данного Ю.С. Степановым, который называет концепт «сгустком культуры в сознании человека, в виде него культура входит в ментальный мир человека, с другой стороны, обычный человек, не «творец культурных ценностей», посредством концептов сам входит в культуру, а в некоторых случаях влияет на нее» [Степанов 2001: 43]. Сопоставление всех доступных языковых средств репрезентации концепта в системе языка и в речи и позволяет выявить основное содержание концепта.

Концепт «УДАЧА» очень противоречив и сложен для описания. Концептуальные признаки, которые проявляются в нескольких примерах, мы относим к коллективному уровню. Характеристики, выявленные у отдельных авторов, относятся к индивидуальным концептуальным признакам. Будучи репрезентированными в художественных и публицистических произведениях, они влияют на коллективное сознание и могут в дальнейшем переходить на коллективный уровень. Сначала опишем концептуальные признаки, относящиеся к коллективному уровню.

Анализ концепта «УДАЧА» в английском языковом пространстве в данной работе осуществляется в рамках лингвокультуролоческого направления, процедура анализа была предложена Ю.С. Степановым. Он выделяет 3 «слоя» концепта: основной, актуальный признак; дополнительный, или несколько дополнительных, «пассивных» признаков, являющихся уже неактуальными, «историческими»; внутреннюю форму, обычно вовсе неосознаваемую, запечатленную во внешней, словесной форме [Степанов: 1997].

В основном признаке, в актуальном, «активном» слое концепт актуально существует для всех пользующихся данным языком (языком данной культуры) как средство их взаимопонимания и общения.

В Большом Толковом Словаре Русского Языка С.И.Ожегова, Н.Ю.Шведовой дается следующее значение слова «УДАЧА»: « Успех, нужный или желательный исход дела». [Ожегов, Шведова 1999: 674]

В Толковом Словаре Русского Языка Д.Н. Ушакова находим такое определение: «Успех, такой исход дела, который нужен, желателен кому-нибудь»

В Толково-словообразовательном Словаре Русского Языка Т. Ф. Ефремовой данная дефиниция представлена несколько шире:

1. Такой исход дела, который нужен, желателен; успех. // Счастливое стечение обстоятельств.

2. Творческая находка. [http://www.gramota.ru/ ]

Однако, данные дефиниции, на наш взгляд, не отражают в полной мере все оттенки значения, входящие в концепт «УДАЧА». Для выявления данных мы обратились к Словарю Синонимов Русского Языка Н.Н. Абрамова.

Нами был обнаружен следующий синонимический ряд, доминантой которого является лексема «удача»:

Удача, успех, счастье, благополучие, благоденствие, благодать, блаженство, победа, случай, судьба, рок, жребий, доля, везение. [http://www.gramota.ru/ ]

Для анализа компонентов значения английского концепта «luck» мы выбрали словарную статью из толкового словаря английского языка Webster’s Revised Unabridged Dictionary.

Luck

1. The chance happening of fortunate or adverse events; fortune: They met one day out of pure luck.

2. Good fortune or prosperity; success: We wish you luck.

3. One’s personal fate or lot: It was just my luck to win a trip I couldn’t take. [http://www.m-w.com ]

Таким образом, мы можем выделить основные компоненты значения данной лексемы.

В Oxford Thesaurus мы находим следующие синонимические ряды, доминантой которых является лексема «luck». Таким образом мы выделяем составляющие данного концепта:

Luck

1) fortune, chance, destiny, fate, accident, fortuity, serendipity; fluke, stroke of luck, US happenstance: Luck brought us together.

2) good fortune, [good] break: It takes a lot of luck to get the kinds of roles you want as an actor.

3) chance[s], success rate, fortune[s]: I hope that my luck improves soon. [http://www.jiport.com/]

На основании анализа компонентов и дефиниций, мы пришли к выводу, что таким образом, мы можем выделить основные компоненты значения, присущие как русскому концепту «УДАЧА» так и английскому концепту «luck»

«УДАЧА» «Luck»

Удачный исход дела

Счастливое стечение обстоятельств, случай

Благополучие, благоденствие

Успех

Судьба, рок, фортуна

Счастье

В дополнительных, «пассивных» признаках своего содержания концепт актуален лишь для некоторых социальных групп, при этом во всех случаях актуализируются «исторические», «пассивные» признаки концепта главным образом при общении людей внутри данной социальной группы, при общении их между собой, а не вовне, с другими группами.

Внутренняя форма открывается лишь исследователям и исследователями. Для пользующихся данным языком этот слой содержания концепта существует опосредованно, как основа, на которой возникли и держатся остальные слои значения.

Таким образом, мы можем отметить, что концепт «УДАЧА» пересекается с такими концептами, как «БОГАТСТВО», «СУДЬБА», «ВЕЗЕНИЕ», «БЛАГОПОЛУЧИЕ», «СЧАСТЬЕ», «УСПЕХ», «УДАЧА» и т.д. Поэтому для полноценного описания этого концепта необходимо сравнить его с ними. Мы также планируем рассмотреть этот концепт на материале фольклора и фразеологии, так как это может подтвердить наши догадки. Нам также кажется, что полезно будет сравнить его с антонимичным концептом «неудача».

2.2 Основные компоненты русского концепта «УДАЧА» и англоязычного концепта «LUCK»

В истории любой национальной культуры вопросы, касающиеся таких понятий, как счастье, судьба, удача и успех всегда имели и до сих пор имеют первостепенное значение. Люди пытаются выяснить, в чем заключается секрет счастья, как его достичь, однако, эти вечные вопросы, не имеющие однозначного толкования, вызывают множество споров. Тем не менее человечество не оставляет упорных попыток осмыслить феномен самой удачи.

Исследование таких концептов, как «УДАЧА» предполагает анализ тех фрагментов текста и тех фразеологизмов, которые так или иначе связаны с этим явлением с целью выявления концепта данной реальности. Для того, чтобы установить элементы этих концептов, необходимо, прежде всего, обратиться к семантической структуре имен, связанных с этим общим понятием. Тезаурус позволяет определить круг активно используемых лексем в связи с концептом «УДАЧА» .

Чаще всего в языке концепт выражается словом, которое получает статус имени концепта – языкового знака ,представляющего содержание концепта наиболее полно и адекватно; вместе с тем, концепт соотносится более чем с одной лексической единицей и находит выражение с помощью разнородных синонимических (собственно лексических, фразеологических) единиц, описывающих его в языке.

Анализ лексем, репрезентирующих концепт «УДАЧА», а также мифологических воззрений, сохранившихся в наивной картине мира, позволяет выявить семантические национально-культурные особенности исследуемых концептов.

Исследование такого концепта, как «УДАЧА» предполагает анализ тех фрагментов текста или тех фразеологизмов, которые так или иначе связаны с этим явлением с целью выявления концепта данной реальности. Для того, чтобы установить элементы этих концептов, необходимо, прежде всего, обратиться к семантической структуре имен, связанных с этим общим понятием.

Опираясь на результаты исследования тезауруса, интерпретация концепта будет осуществляться путем рассмотрения элементов, которые могут быть выделены с помощью наиболее активно используемых лексем:

• Удача – судьба, случай

• Удача – богатство, благосостояние

• Удача – счастье

• Удача – игра

• Удача – успех

• Удача – неудача

Далее мы рассмотрим каждый из них отдельно.

Удача – судьба

Удача и неудача входят в лексико-семантическое поле судьбы, являются важной составляющей этого концепта. В народном сознании удача и неудача наряду с другими персонифицированными воплощениями судьбы (доли), выступают как мифологические существа.

Синонимами удачи являются: доля, звезда, участь, активизируют признак «предопределенность»; жребий активизирует признак «случайность», а так же «данность свыше» В этих словах отражается рациональная природа удачи в сознании людей. Лексемы «бог», «доля», «участь», «звезда» включают в себя семантику деления, причастности к разделяемому.

Удача может быть представлена в лексемах «встреча, время, день», что обуславливает появления удачи с определенным временем.

Нами были выявлены следующие единицы:

We had the bad luck to get there at the wrong time. — Нам не повезло, мы попали туда не вовремя.

good luck — счастливый случай, удача

Better luck next time — в следующий раз повезет

Bye everybody lots of luck to all — пока всем, огромного счастья всем

He hopes for a turn in his luck — он надеется, что ему повезет

He owes his success to good luck — он приписывает успех счастливому случаю

He owes his success to luck more than to capacity — своим успехом он больше обязан везению, чем способностям

He wears a mascot for luck — он носит талисман на счастье

Fortune smiles upon us — нам улыбается судьба

By what chance? — какими судьбами?

Chance led him to London — случай привел его в Лондон

Give me a chance! — отпустите, простите меня на этот раз!

Give them another chance — дайте им еще шанс.

He muffed his chance — он упустил случай

He won’t miss the chance of meeting her — Он не упустит удобного случая, чтобы с ней встретиться .

pure, sheer luck — чистая случайность

if my luck holds — если удача не отвернется от меня

Удачу на протяжении многих веков люди рассматривали как дарованное богом благодеяние.

Например: mercy — милосердие, сострадание , удача милость

«God’s forgiveness of his creatures’ offenses,»от французского «mercit, merci» в значении «reward, gift, kindness»

one cannot be too careful- береженого Бог бережет.

Manna from heaven – манна небесная

Every tub must stand on its own bottom — на Бога надейся, а сам не плошай

Часто проявление большой удачи воспринимается в сознании людей как происки дьявольской силы.

Devil take the hindmost – к черту неудачников.

have the devil’s own luck, have the luck of the devil— необыкновенная удача; чертовски повезло

a bit, stroke of luck — удача

Идея удачи как «проявления высших сил» реализуется так же через лексемы «фортуна», «звезда», как в русском, так и в английском языках.

Fortune has smiled upon him from his birth — счастье улыбалось ему с колыбели

Thank one’s lucky stars — благодарение зведам

lodestar, guiding star — путеводная звезда

Have one’s star in the ascendant — быть удачливым.

As the stars fly upward — как на роду написано.

По разному в русской и английской картине мира представлен концепт «СУДЬБА». Вот как описывает эту разницу польский исследователь Фарино [Цит по: Карасик 2002: 168].

Even though the Russian term sud’ba is customarily rendered into English as ‘fate’, these are two basically different concepts. Sud’ba does not contain within itself chance, coincidence, risk, just as ‘fate’ is not connected with the meaning to ‘judge’, to ‘judge beforehand’. ‘Fate’, even that which is personified and situated beyond the subject, leaves to the subject its own peculiar ‘free will’; it can, for example ‘be either provoked or not, or it can be opposed, whereas sud’ba does not take this kind of ‘will’ into consideration: one must subordinate himself to it, accept it with humility – pokorit’sya. It is here, in the relation to ‘free will’ towards sud’ba / fate – that lies among others, the basic difference in attitudes of Orthodoxy and Catholicism, the Russian attitude and the Western attitude.

Even more, sud’ba is as if pre-established, it embraces the whole of human life, and therefore it can be interpreted as (in a general outline) a fixed way of life. Being understood as a ‘divine providence’ it contains in itself a ‘higher meaning’, it becomes the ‘experience of man’, and consequently leads to the justification and acceptance both of all kinds of misfortunes (including historical calamities) as well as acts (compare a proverbial sympathy of the Russian people for criminals and convicts). On the other hand, the attempt to change one’s fate is looked upon not too favourably. Certainly not without good reason, with such understanding of sud’ba all attempts of opposing it must be associated with an iconoclastic attitude; and generally this is the case. It certainly is not by accident that all historical revolts in Russia together with the October Revolution, on the one hand, activated just such attitude and anti-religious acts, and were carried out under the slogans of holy missions, on the other hand.

So, when it is said in various discourses sud’by Rossii or puti Rossii, the talk is not only of history, but rather, above all, of the ‘destiny – the mission’ of Russia and it is there that the contents of this mystical ‘destiny’ is sought.

Итак, в отличие от английского «FATE» русский концепт «СУДЬБА» включает признаки «случай», «совпадение», «риск», а «FATE» не содержит признаков «судить» и «судить заранее». Судьба-fate всегда оставляет субъекту право «свободной воли», человек может бросить вызов и противостоять судьбе-fate, в то время как русский концепт «судьба» не дает человеку права на выбор, ей следует покориться. Именно свободная воля, по мнению Фарино, и определяет разницу между православием и католицизмом, между русским и западным отношением к жизни. Судьба включает всю жизнь и может рассматриваться как заданный путь жизни. Судьба понимается как божественное провидение, имеет высшее значение, становится испытанием для человека. Такое отношение к судьбе ведет к оправданию и принятию любых несчастий (в том числе и исторических катастроф) и действий (общеизвестно сочувствие русских людей к преступникам и заключенным). Попытки изменить судьбу не приветствуются. Противостояние судьбе осознается как иконоборчество и осуществляется, если взглянуть на революции в России с этих позиций, как антирелигиозное действие под лозунгами святого предназначения, т.е. как борьба против старой веры за новую веру. Поэтому, когда говорят о судьбах или путях России, то имеют в виду не только историю, а предназначение, особую мистическую миссию России [там же].

Далее мы переходим к следующей составляющей концепта «УДАЧА» — «Удача – богатство, благосостояние ».

Удача – богатство, благосостояние

Противоречиво выражено отношение к материальным благам и деньгам. В некоторых примерах они считаются необходимыми для приобретения счастья, в некоторых нет.

Анализ синонимического ряда лексемы «УДАЧА» позволяет сделать вывод о том, что ценным в удаче является ощущении гармонии, подъема, который по степени интенсивности может варьироваться от сдержанного проявления чувств до бурной радости. Лексемы «блаженство», «благодать», «идиллия», «здоровье» связаны с получением удовольствия, наслаждения удачей. В лексеме «благополучие» актуализируется признак «достаток»

Нами были выявлены следующие единицы в английском языке:

Here’s to you!, here’s hoping, here’s luck, here’s how! – (за) ваше здоровье.

He lost the greatest part of his fortune in suits and pettifoggings — он бездумно растратил свое состояние.

He went through a fortune in one year — за год он промотал состояние

His fortune declined его — состояние уменьшилось

His fortune has grown его — состояние увеличилось

one’s luck improves, turns — кому-л. везет

Bad luck to him! — чтоб ему ни дна ни покрышки!

He is off his luck — счастье ему изменило, фортуна отвернулась от него

Для нас значимы результаты исследования, проведённого Е.Г Стешиной, поскольку анализ ассоциаций на тот или иной стимул позволяет выявить компоненты концепта, стоящего за стимулом – оценочное отношение к нему национального сознания, определенные концептуальные слои и когнитивные признаки. Теория структуры концепта, предложенная З.Д.Поповой и И.А.Стерниным, берется за основу исследования. Структура концепта представлена в терминах ядра и периферии. К ядру будут относиться прототипические слои с наибольшей чувственно-наглядной конкретностью, первичные наиболее яркие образы. Этот образ представляет собой единицу универсального предметного кода. Вокруг ядра группируются так называемые базовые слои. Более абстрактные признаки составляют периферию концепта. На периферии находится «интерпретационное поле концепта», которое состоит из слабо структурированных предикаций, отражающих интерпретацию отдельных концептуальных признаков и их сочетаний в виде утверждений, установок сознания, вытекающих в данной культуре из менталитета разных людей. [З.Д.Попова, И.А.Стернин 2002: 60]

Свободный ассоциативный эксперимент служит практическим подтверждением «послойного» строения концепта и может являться достаточно эффективным методом исследования структуры различных концептов в когнитивной лингвистике.

В ассоциативном эксперименте (см. табл. №1) участвовали 60 русскоязычных и англоязычных респондентов в возрасте от 18 до 30 лет. В результате данного эксперимента были получены следующие данные:

Таблица №1 Ассоциативный эксперимент Е. Г Стешиной на примере концептов «Богатство» и «Wealth»

Богатство

Удача[3], роскошь[13], достаток средств[2], пузатый дядька, жадность, хорошо, фортуна, презрение, доллары, много денег [3], средства, все, счастье [4], бриллианты [2], драгоценности, деньги [7], золото [4], радость, успех, дом, власть [2], счастливый, девушка, бедность, бумага, энергия, высокое положение, стремление многих, сказочное. Wealth shallow materialism, rich [4], money[13], work, luxurious lifestile, good health and prosperity, opulence [3], wise, Holywood, worryless, opulent, happy [3], hard work, happiness [2], gold, success [2], excess [2], got plenty of money, security, blind, cash, contentment, comfort [3], food, clothes, abundance, dream, money man, warmth, lucre, riches [3], prosperity, America.

В составе ассоциативного поля концепта богатство наиболее частотными являются следующие реакции: роскошь – 21,6%, деньги – 11,7%, удача, много денег – 5%, счастье, золото – 6,6%, бриллианты, достаток средств, власть – 3,3%. Среди наиболее частотных реакций ассоциативного поля слова-стимула wealth обнаружены реакции: money – 21,6%, rich – 6%, opulence, comfort – 5%, happiness, success, excess – 5%. Как видно из приведенных результатов, наиболее частая реакция по процентному соотношению совпали – в английском языке — лексема «money (деньги)», в русском – лексема «роскошь» – 21,6%. Очевидно для русского народа богатство заключается в наличии внешнего великолепия, роскоши и красоты. Англиийская нация мыслит более материально: деньги – основа благосостояния. Совпадающими в этих полях являются реакции: деньги – money; успех – success; золото – gold; счастье – happiness;

В содержании ассоциативного поля концепта богатство когнитивный признак наличие внешнего великолепия (роскошь, сказочное, бриллианты, драгоценности, золото) является ядерным (35%). В английской языковой картине мира ядерным признаком концепта wealth признается признак наличия денежных средств (money, got plenty of money, cash, money man) и составляет 27%. Очевидно, из приведенных данных, что количество самых частотных ответов совпадает – 13 ответов в русском и в английском языках.

Сходство английского и русского сознания реализуется в двух признаках: 1) Признак состояние счастья и удовольствия активного слоя концепта wealth повторяет когнитивный признак состояние удачи и радости околоядерной зоны ассоциативного поля богатство, более того вес реакций двух ассоциативных полей практически одинаков – 25% и 20%. 2) Признак богатство вызывает негативное отношение [6,6%] в русском языке и когнитивный признак богатство вызывает отрицательные эмоции [10%] находятся на ближней периферии исследуемых концептов.

Далее мы переходим к следующей составляющей концепта «УДАЧА» — «Удача – игра».

Удача — игра

На стыке двух лексем «судьба» и «богатство» при реализации концепта «УДАЧА» появляется лексема «игра», или если быть более точным «азартная игра»

Нами были выделены следующие единицы:

взять игру при своей подаче — to win one’s service

сдать хорошую игру — to deal a good hand

бескозырная игра — no-trump

рискованная игра — risky gamble

опасная игра — dangerous game

выйти из игры — to bowl off/out, to quit the game

игра не стоит свеч — the game is not worth the candle

игра случая — freak of chance, twist of fate

игра судьбы — quirk of fate

раскрыть игру — to uncover (smb.’s) game

вести крупную игру — to play for high stakes

Данная реализация концепта «УДАЧА» объединяет в себе как актуализацию признака случайности, так и актуализирует признак благополучия и обладания материальными ценностями.

Далее мы переходим к следующей составляющей концепта «УДАЧА» — «Удача – успех».

Удача – успех

Концепт «успех» весьма значим для любой культуры, поскольку целесообразное действие предполагает оценку его выполнения. Содержанием этого концепта является положительно оцениваемая реализация усилий по достижению цели.

В англоязычных словарях Webster’s Revised Unabridged Dictionary и Oxford Thesaurus приводятся следующие дефиниции концепта «УСПЕХ» («SUCCESS»):

Success is

1.1. the achievement of something that you have been trying to do;

1.2. the achievement of a high position in a particular field, for example in business or politics;

2. A success is someone or something that achieves a high position, makes a lot of money, or is popular [Collins 2001: 1557].

Success – 1] the accomplishment of an aim; a favourable outcome [their efforts met with success); 2) the attainment of wealth, fame, or position [spoilt by success); 3) a thing or person that turns out well; 4) archaic a usu. specified outcome of an undertaking (ill success) [http://www.jiport.com/].

Успех – 1) положительный результат, удачное завершение чего-либо; благоприятный исход, победа в каком–либо сражении, поединке и т.п.; 2) мн. хорошие результаты в учебных занятиях, достижения в освоении, изучении чего–либо; 3) общественное признание, одобрение чего–либо, чьих–либо достижений; признание окружающими чьих–либо достоинств; интерес, влечения со стороны лиц другого пола [www.gramota.ru].

В английском тезаурусе выделяются следующие смысловые уточнители успеха: success – 1. (the fact of succeeding) – syn. achieving, gaining, prospering, attaining, accomplishing, progressing, advancing, triumphing, making a fortune, finishing, completion, consummation, doing, culmination, conclusion, termination, resolution, end, attainment, realization, maturation, breakthrough, victory, triumph, accomplishment, benefiting, having good luck; being out in front, making a noise in the world, making a ten strike; ant. failure, disappointment, failing. 2. (the fact of being succeeded to a high degree) – syn. fortune, good luck, achievement, gain, benefit, prosperity, victory, advance, attainment, progress, profit, prosperous issue, bed of roses, favorable outcome; – ant. defeat, loss, disaster. 3. (a successful person or thing) – syn. celebrity, famous person, leader, authority, master, expert, man of fortune; somebody, star, gallery hit, bell–ringer, VIP. – ant. failure, loser, nonentity [Webster’s New Explorer Thesaurus 1998: 132].

В русском синонимическом словаре качество «успешный» сопоставляется с близкими по значению единицами «удачный», «счастливый», «благополучный»; общим значением является положительный результат, слова «успешный» и «счастливый» являются интенсификаторами данного смысла, «благополучный» указывает на благоприятное, без каких–либо осложнений завершение какого-либо дела, предприятия, выделяются ассоциативные направления конкретизации этого концепта: 1) достижение, завоевание, победа, триумф, торжество; свершение; 2) лавры, (о шумном успехе) фурор; 3) удача [www.gramota.ru].

Пословицы выделяют следующие направления концептуализации ценностного основания успеха:

1) усилия по достижению успеха заслуживают похвалы (Nothing seek, nothing find; There is always room at the top);

2) нельзя сдаваться, сталкиваясь с трудностями (Глаза боятся, а руки делают; If at first you don’t succeed, try, try, try again; Forsaken by the wind, you must use your oars);

3) есть положительный смысл и в поражении – это урок для будущей победы (Adversity is a touchstone of virtue);

4) успешный результат перевешивает сомнительные средства, которые используются для достижения цели (Победителей не судят; Цель оправдывает средства; The end justifies the means);

5) стремление к успеху должно основываться на адекватной самооценке (Hasty climbers have sudden falls; Step by step the ladder is ascended; Дорогу осилит идущий); 6) стремление к достижению собственного успеха не должно приводить к игнорированию интересов других людей (Всякая козявка лезет в букашки). В афористике, как обычно, мы сталкиваемся с парадоксальным переосмыслением общепринятых оценок: «Победы – истины подлецов».

Нами были выявлены следующие единицы в английском языке:

just my luck! — мне, как всегда, не везет!, такое уж мое везение!

Good luck to you! — желаю Вам успеха!

Good luck! всего хорошего! — ни пуха ни пера!; в добрый час!

Good luck! — желаю Вам успеха!

He always has luck — ему всегда удача

He brings (has) luck — у него легкая рука

He relies on method rather than luck — он рассчитывает на систематический подход а не на везение

Fortune favours the brave! — удача сопутствует смелым!

beginner’s luck — первый успех

You are in luck’s way. — Вам повезло.

Without any scratch – без единой царапины.

Trim one’s sail to the wind –держать нос по ветру.

Fall on one’s leg — выйти сухим из воды

Принципиально различается оценка человека, которого преследуют неудачи, в русской и английской лингвокультурах. Неудача по-русски связана с обреченностью, невезеньем, наиболее часто приводятся примеры «неудачник в жизни, по жизни, в любви, бедный, вечный, во всем» [Караулов 2001: 725]. Таких людей можно пожалеть. В английском loser осмысливается как проигравший в состязании, для англичан очень важно уметь достойно проигрывать: A good loser is a person who behaves well and does not show their disappointment when they are defeated; a bad loser is a person who complains when they are defeated [Collins 2001: 920]. Характерны примеры: a born loser, a romantic loser. Человек, потерпевший неудачу, не должен показывать свое разочарование и, тем более, не должен жаловаться. Критически оценивается неумение субъекта перебороть неудачу (неудачник от рожденья), романтичность как причина неудач.

Можно установить следующую специфику понимания концепта «УСПЕХ» в англоязычной и русской лингвокультурах: 1) для русской лингвокультуры характерен акцент на везении и учете средств, используемых для достижения цели (моральный аспект), для английской – акцент на успехе как таковом, символизация успеха, акцент на усилиях индивида; 2) в английской лингвокультуре успех ассоциируется с карьерой, богатством и славой, в русской – с победой в бою, достижениями в познаниях и завоеванием симпатий; 3) к людям, которые не добились успеха, по-русски относятся с жалостью, по-английски – с элементом презрения. Отсюда следует, что в английской культуре успех напрямую связывается с усилиями личности, в русской – с везением и способностями человека.

Выводы по Главе 2

Концепт «УДАЧА» очень противоречив и сложен для описания. Концептуальные признаки, которые проявляются в нескольких примерах, мы относим к коллективному уровню. Характеристики, выявленные у отдельных авторов, относятся к индивидуальным концептуальным признакам.

Мы выделим основные компоненты значения, присущие как русскому концепту «УДАЧА» так и английскому концепту «LUCK».

Таблица №2 Основные компоненты русского концепта «УДАЧА» и англоязычного концепта «LUCK»

«УДАЧА» «Luck»

Удачный исход дела

Счастливое стечение обстоятельств, случай

Благополучие, благоденствие

Успех

Судьба, рок, фортуна

Счастье

Опираясь на результаты исследования лексикографических источников, интерпретация концепта будет осуществляться путем рассмотрения элементов, которые могут быть выделены с помощью структурного и семантического анализа наиболее активно используемых лексем:

• Удача – судьба, случай

• Удача – богатство, благосостояние

• Удача – игра

• Удача – успех

В отличие от английского русский концепт ‘успех -судьба’ не включает признаки “случай”, “совпадение”, “риск”. Судьба всегда оставляет субъекту право “свободной воли”, человек может бросить вызов и противостоять судьбе, в то время как русский концепт ‘судьба’ не дает человеку права на выбор, ей следует покориться.

Судьба понимается как божественное провидение, имеет высшее значение, становится испытанием для человека. Такое отношение к судьбе ведет к оправданию и принятию любых несчастий (в том числе и исторических катастроф) и действий (общеизвестно сочувствие русских людей к преступникам и заключенным). Попытки изменить судьбу не приветствуются. Противостояние судьбе осознается как иконоборчество и осуществляется, если взглянуть на революции в России с этих позиций, как антирелигиозное действие под лозунгами святого предназначения, т.е. как борьба против старой веры за новую веру. Поэтому, когда говорят о судьбах или путях России, то имеют в виду не только историю, а предназначение, особую мистическую миссию России.

Вслед за Е.Г. Стешиной сходство английского и русского сознания удачи как благополучия реализуется в двух признаках: 1) Признак состояние счастья и удовольствия повторяет когнитивный признак состояние удачи и радости околоядерной зоны ассоциативного поля богатство, 2) Признак богатство вызывает негативное отношение в русском языке и когнитивный признак богатство вызывает отрицательные эмоции находятся на ближней периферии исследуемых концептов.

Мы установили следующую специфику понимания концепта «удача – успех» в англоязычной и русской лингвокультурах:

1) для русской лингвокультуры характерен акцент на везении и учете средств, используемых для достижения цели (моральный аспект), для английской – акцент на успехе как таковом, символизация успеха, акцент на усилиях индивида;

2) в английской лингвокультуре успех ассоциируется с карьерой, богатством и славой, в русской – с победой в бою, достижениями в познаниях и завоеванием симпатий;

3) к людям, которые не добились успеха, по-русски относятся с жалостью, по-английски – с элементом презрения.

Отсюда следует, что в английской культуре успех напрямую связывается с усилиями личности, в русской – с везением и способностями человека.

Заключение

Языковая концептуализация удачи представляет собой осмысление её сущностных признаков и фрагментов, которое объективируется в виде соответствующих языковых единиц в английском и русском языках.

Есть все основания полагать, что «УДАЧА» как фрагмент внутреннего мира человека, его внутренней жизни в истории развития культуры и социума понималась и подразумевается как одно из основополагающих аспектов жизни и признается одним из первичных факторов в человеческих взаимоотношениях, что отражено и в языковой концептуализации удачи.

Являясь универсальным явлением в человеческой жизни вообще, «УДАЧА» как понятие — универсально с точки зрения совокупности существенных признаков, наполняющих его. Языковые интерпретации этого понятия позволяют выявить многогранность и многокомпонентность этого концепта.

На основе выделенных признаковых характеристик был определен языковой корпус лексических и фразеологических единиц русского и английского языков со значением «УДАЧА». Анализ этих единиц позволил выявить особенности их употребления, а также выделить ценностные доминанты, связанные с интерпретациями анализируемого понятия в англоязычной и русскоязычной этнокультурной общности: это судьба, счастье, участь, звезда, милосердие, роскошь, богатство, игра, успех и достижения.

При анализе выделенных лексико-фразеологических средств, описывающих концепт «УДАЧА» в рамках английского и русского языка, были выявлены следующие сходства и различия значений данного концепта в русском и английском языках:

• В русском языке концепт «удача — судьба» ассоциируется с такими понятиями, как «доля», «звезда», «участь», «предопределенность», в то время как в английской языковой картине мира данный концепт чаще представляется как милосердие, сострадание, дар.

• В русском языке концепт «удача — благосостояние» представляется понятиями «роскошь», «благополучие», в то время как в английской языковой картине мира данный концепт ассоциируется со счастьем и успехом

• Концепт «удача – игра» ассоциируется со случайностью и благополучием как в русском, так и в английском языках.

• Концепт «удача — успех» в английской лингвокультуре ассоциируется с карьерой, богатством славой и благополучием, а в русской – с победой и достижениями в познаниях.

Проведя сравнительный анализ по 100 примеров составляющих концепта «УДАЧА» в английском и русском языках мы получили следующие результаты:

Основные компоненты концепта «УДАЧА»

• Удача – судьба, случай 40%

• Удача – богатство, благосостояние 20%

• Удача – счастье 15%

• Удача – игра 5%

• Удача – успех 20%

Основные компоненты концепта «LUCK»

• Luck (40%)

• Fortune (10%)

• Chance (15%)

• Game, gamble (10%)

• Success (20%)

• Happiness(5%)

Таким образом, в настоящей работе мы подтверждаем то, что концепт «УДАЧА» неоднозначен. Этнокультурная специфика представлений об удаче отражена в соответствующей лексико-фразеологической группе, в ценностных суждениях об этом явлении внутренней человеческой жизни, а также в значениях слов, устойчивых выражениях, лексикографических источниках.

Summary

The present paper is concerned with the study of linguistic and cultural peculiarities of the concept «LUCK» in Russian and English languages. Examples from etymological, explanatory, phraseological dictionaries and thesauruses serve as sources of our study.

The aim of the work is to describe the peculiarities of the concept «LUCK» in the English and Russian languages, which presupposes finding out the language means representing the mentioned concept, describing their semantics and building the model of the concept contents with the following process of its consideration.

An attempt was made to define the notion «concept» from the point of view of language and culture. The correlation between language and culture was analyzed as they are viewed as the basic notions of linguistic culturology. In this respect the concept is understood as means of cultural transfer.

The practical part of the study includes three main steps:

• study of content and structure of the concept «LUCK»

• research on semantic realization of the concept under analysis

• defining the volume of the concept under analysis.

The study reveals the main peculiarities of English and Russian people’s understanding of the concept «LUCK» and its components such as “SUCCESS”, “FORTUNE”, “FATE” and “GAME”. We analyze different entries from the lexicographical sources and this work also includes the examples from phraseological units and proverbs. The analysis of the definitions of such concepts as “LUCK” and “SUCCESS” taken from Russian and English explanatory dictionaries shows the ambiguousness of these concepts.

Summing up, the comparative analysis shows the complex matter of the concept «LUCK» and its components, its general and peculiar forms of realization in the English and Russian language.

Список использованной литературы:

1. Абаев В. И. Язык и мышление. – М.: 1948. – 240 с.

2. Аверинцев С. С. Попытки объясниться: Беседы о культуре. – М.: 1988. – 378 с.

3. Авоян Р. Г. Значение в языке// Философский анализ. – М.: 1985. – 254 с.

4. Алпатов В.М. История лингвистических учений. Учебное пособие – М.:Языки славянской культуры, 2001. – 239 с.

5. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: Попытка системного описания // ВЯ. 1995, № 1 – С. 91-98.

6. Аскольдов С.А. Концепт и слово / Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. – М.: 1980. – 530с.

7. Арнольдов А.М. Введение в культурологию. – М.: Просвещение, 1990. – 329 с.

8. Арсентьева Е. Ф. Сопоставительный анализ фразеологических единиц. – Казань: Издательство Казанского университета, 1983. – 415 с.

9. Арутюнов С. А., Багдасаров А. Р. Язык, культура, этнос. – М.: 1994. – 384 с.

10. Арутюнова Н.Д. Образ: опыт концептуального анализа. – М.:1988. – 146 с.

11. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. – М.: 1988 – 239 с.

12. Арутюнова Н.Д Язык и мир человека. – М.: 1988. – 876 с.

13. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка, их личностная и национальная специфика: автореф. дис. докт. филол. наук – Воронеж: ВГУ, 1998 – 31с.

14. Базылев В. Н. Мифологема скуки в русской культуре // RES LINGUISTICA. Сборник статей. К 60-летию профессора В.П. Нерознака. — М.: 2000. – С. 20-22

15. Бенвенист Э. Общая лингвистика. – М.: 1993. – 378 с.

16. Богин Г.И. Концепции относительности границ между национальными менталитетами как непременная часть учения о межкультурной коммуникации// Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков – Н.Новгород, 2002. – С. 31-34

17. Будагов Р.А. Толковые словари в национальной культуре народов. – М.: Изд-во МГУ, 1989 – С. 44-56

18. Буркхарт Ф. Язык, социальное поведение и культура// Образ мира в слове и ритуале. – М.: 1992. – С. 88-94

19. Вальденфельдс Б. Своя культура и чужая культура. Парадокс науки о «Чужом» // Логос. – 1994. — №6 – С. 32-35

20. Варламов М.В. «Крест реальности» и вторичная номинация// Языковая картина мира в зеркале семантики, прагматики, текста и перевода – СПб., 1998. – С. 12-16

21. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов – М.:Языки славянской культуры, 2001. – 457 с.

22. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 780 с.

23. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание – М.:Русские словари, 1997. – 411 с.

24. Вейсгербер Й. Л. Родной язык и формирование духа. – М.: 1993. –

25. Вейсгербер Й.Л. Язык и философия// Вопросы языкознания. – 1993. — №2 – С. 24-26

26. Верещагин Е.М. Язык и культура: лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного – М.:Русский язык, 1990. – 315 с.

27. Верещагин Е. М,, Костомаров В. Г. В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция речеповеденческих тактик, М. 1999. – 427 с.

28. Верещагин Е. М, Костомаров В. Г. Лингвострановедческая теория слова — М.:1980. – 438 с.

29. Верещагин Е. М,, Костомаров В. Г. Язык и культура. — М.: Наука 1976. – 248 с.

30. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч 1 – М, Гнозис, 1994. – 324с.

31. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической проблемы в языкознании// Филологические науки, 2001. – С. 12-18

32. Воробьев В.В. Лингвокультурология в кругу других гуманитарных наук// Русский язык за рубежом, 1999. – С. 32-34

33. Воробьев В. В. Лингвокультурология (теория и методы). М. 1997 –

34. Гак В. Г. Сопоставительная лексикология. – М.: 1977. – 335 с., с. 96-115

35. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо- Логос. М.: Прогресс-Культура, 1995. – 450 с.

36. Гачев Г.Д. Национальный мир и национальный ум// Международный философский журнал. 1994. №6 — С. 128-137

37. Гумбольдт В. Фон Избранные труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 2000. – 396 с.

38. Добровольский Д.О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопросы языкознания – 1996, № 1. – С. 55-57

39. Жинкин Н.И. Язык. Речь. Творчество. – М.:1998. – 350 с.

40. Зусман В.Г. Концепт в системе гуманитарного знания: Понятие и концепт // Вопросы литературы. — 2003. — N 2 – С. 35-44

41. Карасик В.И. Языковые концепты как измерения культуры (субкатегориальный кластер темпоральности) /Концепты. Вып. 2 – Архангельск, 1997. – 416 с.

42. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — Волгоград: Перемена, 2002. — 356 с.

43. Кириленко А.В. Лингвистические аспекты. – М.:1999. – 178 с.

44. Когнитивные аспекты языка. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. XXIII – М.: 1988. С. 21-28

45. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании о языке. – М.: Наука, 1990. – 103 с.

46. Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник/ Отв. Ред. Д.П. Горский. – М.: 1975. – 297 с.

47. Копыленко М.М., Попова З.Д. Очерки по общей фразеологии. – Воронеж, 1989. – 108 с.

48. Костомаров В.Г. Общее и особенное в развитии языков// Литература. Язык. Культура – М.: 1986. – 342 с.

49. Костомаров В.Г. В диалоге современных культур – М.: Народное образование, 1998. – 438 с.

50. Кулинич М.А. Прагматическая адаптация при переводе прецедентных текстов// Перевод и межкультурная коммуникация — Н. Новгород, 2003. – 378 с.

51. Кунин А. В. Английская фразеология. – М.: Высшая школа, 1970. –

52. Лакофф Дж. Когнитивная семантика// Язык и интеллект. – М.: Наука, 1987. – 347 с.

53. Левяш И. Я. Культура и язык. – Минск, 1998. – 173 с.

54. Леонтьев А.Н. Человек и культура. – М.: 1975. – 275 с.

55. Лихачёв Д.С. Концептосхема русского языка // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. 52, № 1, 1993. – 568 с.

56. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка// Русская словесность – М, 1997. – 586 с.

57. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: человек – текст – семиосфера – история. – М.: Языки рус. культуры, 1999. – 447 с.

58. Лурия А. Р. Язык и сознание. – М.: 1979. – 378 с.

59. Ляпин С.Х. Концептология: к становлению подхода / Концепты. Вып. 1 – Архангельск, 1997. – 437 с.

60. .Маслова В. А. Лингвокультурология. М.:2001. – 192 с.

61. Межкультурная коммуникация. Практикум под ред. Бочкарева А.Е., Зусмана В.Г., Кирнозе З.И. Часть I – Нижний Новгород, 2002. – 244 с.

62. Попова З.Д. Из истории когнитивного анализа в лингвистике// Методологические проблемы современной лингвистики – Воронеж, 2001. – С. 64-68

63. .Попова З.Д., Стернин И.А. Некоторые проблемы выявления национальной специфики языка// Язык и национальное языкознание – Воронеж, 2002. С. 21-24

64. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования – М, 1997. – 794 с.

65. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры – М.: Академический проект, 2001.- 820 с.

66. Стернин И.А. Методика исследования структуры концепта// Методологические проблемы современной лингвистики – Воронеж, 2001. – 324 с.

67. Стешина Е.Г. Ассоциативный эксперимент как метод изучения русского и английского сознания. Автореф. дис. докт. филол. наук – Пенза, 2001. – 36 с., с.18

68. Телия В.Н. Русская фразеология: семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – 346 с.

69. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. Учебное пособие – М.: Слово, 2000. – 262 с.

70. Тер-Минасова С.Г. Личность и коллектив в языках и культурах// Вестник московского университета, 2003. – 278 с.

71. Топешко И.Н. К вопросу о культурно-мифологической концепции происхождения языка // «Новые» и «вечные» проблемы философии. — Новосибирск, 2000 — 543 с.

72. Фрумкина Р.М. Концепт, категория, прототип / Лингвистическая и экстралингвистическая семантика. – М.:1992. – 324 с.

73. Хайрулин В.И. Культура в парадигме переводоведения// Тетради переводчика, 1999. С. 54-59

74. Шенк Р. и др. Обработка концептуальной информации – М.: 1980. – 346 с.

Список интернет-источников: